Маски иллюминатов - Роберт Антон Уилсон Страница 65

— Если можно, давайте вернемся к этому вопросу через несколько минут. Видите ли, мне кажется, что сэр Джон не закончил свой рассказ, и нас еще ждет некая логическая развязка…

Бэбкок поднялся и зашагал по комнате.

— Да, — согласился он, — Если только это можно назвать развязкой. Побывав на почте и обнаружив, что почтового ящика номер 718 не существует, я вернулся в клуб «Диоген», всерьез опасаясь за свой рассудок. Не успел я дойти до дверей своей комнаты, как меня остановил портье. Он сказал, что в комнате для курения меня ждет какой-то джентльмен. Наверное, я двигался как сомнамбула; в те минуты мой ум был в каком-то странном оцепенении, и я вряд ли бы удивился, если бы оказалось, что это Джоунз, или Вири, или даже дьявол собственной персоной. Но это был Алистер Кроули.

— Я не мог ни говорить, ни думать, ни чувствовать. Даже страх, и тот улетучился. «Что вам угодно?» — спросил я его. В тот момент мне вновь пришли на ум слова Скотта о неутомимых тружениках и призрачных наслаждениях.

— Он говорил ровным, приятным голосом, без бравады и театральности, и со стороны, наверное, могло показаться, что двое хороших знакомых болтают о пустяках. Он сказал: «Странные вещи происходят, когда воображаемый мангуст сражается с воображаемыми змеями. Мой вам совет: не пытайтесь ничего предпринимать. Все, кто шел против нас, пожалели об этом. Некоторые потеряли рассудок и покончили с собой. Некоторые попросту исчезли. Некоторые бежали на край света, но мы нашли их и там. Мы будем следить за всеми вашими передвижениями и расправимся с вами, когда этого захотим». Закончив, он улыбнулся, как будто похвалил мой галстук или сказал какую-нибудь другую приятную чепуху, а затем поднялся, чтобы уйти.

Не сделав и пары шагов к двери, он внезапно вернулся. Наклонившись, он приблизил свое лицо к моему и очень тихо произнес: «Неужели вы еще не поняли? Ваш Бог и Иисус мертвы. Они больше не могут защитить ни вас, ни других людей, которые молят их о помощи. Сейчас наша магия сильнее, ибо вернулись Древние Боги, и человек будет освобожден от вины и греха. Молитесь Иисусу, если хотите, но это поможет вам не больше, чем Вири или Джоунзу.

У нас длинные руки, и отныне они всегда будут на вашем горле, даже если вы этого не заметите. Мы найдем вас везде».

Это были его последние слова. Он ушел прежде, чем я успел прийти в себя после его богохульств. В тот же вечер я под чужим именем покинул Англию. Я отправился на юг Франции, в Арль, и остановился в небольшой гостинице. Там я прожил всего несколько дней. Однажды, вернувшись в свою комнату после службы в местной церкви, я ужасом обнаружил, что распятие над изголовьем моей кровати перевернуто. С того дня я постоянно переезжаю с места на место.

Джойс поднялся и с наслаждением потянулся, отбрасывая на стену позади себя причудливую тень, похожую на огромного паука.

— Иногда мне кажется, — сказал он, — что мы живем не в двадцатом, а в тринадцатом веке.

Фён по-прежнему свистел за окном.

Эйнштейн внимательно изучал остатки табака в своей потухшей трубке, как будто они могли дать ему ответ на вопрос, который его занимал.

— Видите ли, — произнес он наконец, — мне не кажется, что это дело так уж безнадежно. Я уже вижу слабый свет в конце туннеля. А вы, Джим?

Джойс слабо усмехнулся.

— Я тоже заметил несколько лучиков, но они еще не способны рассеять тьму, которая царит в моей голове. Если хотите, я могу поделиться с вами своими догадками.

— Будьте так добры, — попросил его Эйнштейн.

— У меня их четыре, — сказал Джойс, — и каждой из них я дал название:

1. Четырехсторонняя метафора.

2. Неправдоподобная трагедия.

3. Количество сонетов.

4. 26 подвесок.

— Говорит ли это вам о чем-нибудь? — невозмутимо спросил он.

— Мне — нет, — ответил совершенно сбитый с толку Бэбкок.

— Мне тоже, — сказал Эйнштейн. — Но, возможно, вы поняли что-то, чего я, к сожалению, до сих пор не понял… А теперь я, подражая вам, могу перечислить идеи, которые помогли мне найти выход из лабиринта этой истории. У меня их восемь:

1. Бритва Дэвида Юма.

2. Чудесное умножение.

3. Случайная телепатия.

4. Чрезмерное число совпадений.

5. Слишком четкий образ.

6. Загадка альпиниста.

7. Невозможное имя.

8. Относительность измерений.

— Я думаю, что эти названия неплохо отражают суть того, что происходило на самом деле, — подытожил он. — По-моему, Джим, вы уже поняли, что я имею в виду.

— Я вообще ничего не понял, — возразил Джойс. — Вообще говоря, сейчас я понимаю еще меньше, чем до того, как вы перечислили эти ваши якобы полезные идеи.

— Очень интересно, — задумчиво произнес Эйнштейн. — Все мы видим только то, что приучены видеть… Я объясню свои идеи, но сначала вы, Джим, должны объяснить свои, раз уж вы начали эту игру.

Джойс осторожно снял очки и начал тщательно протирать их носовым платком.

— Я почти слеп, — сказал он задумчиво. Закончив священнодействовать с очками, он снова водрузил их на нос. — Ура! Я снова вижу! Мир сотворен заново! Мы творим этот мир заново каждый раз, когда изменяем свой взгляд на него, — продолжил он. — Давайте же теперь на несколько минут изменим свой взгляд и присмотримся повнимательнее к центральному элементу этой драмы — «Облакам без воды». Он замолчал.

— И что же мы увидим? — нетерпеливо спросил Бэбкок.

— Автор «Облаков» — и впрямь мудрец и книгочей, как сказал бы Банторн из оперетты «Пейшенс», — начал Джойс. — Он способен говорить две, а иногда, как я заметил, и три вещи сразу. Так, слова consummatum est — заключительные слова сонета, на который любезно обратил наше внимание сэр Джон, — могут быть цитатой как из католической, так и из черной мессы. Кроме того, они могут обозначать завершение акта любви. Это пример тройного смысла. Но наш автор может говорить и четыре вещи сразу: загадочное вино, которое часто упоминается в «Облаках», может быть выделениями из срамных органов любовницы поэта, вином католической мессы, вином черной мессы и, наконец, обычным вином, которое в суфийской поэзии — например, у Омара Хайяма, — традиционно символизирует божественное опьянение. Вот что я имел в виду, говоря о четырехсторонней метафоре.

Итак, я спрашиваю себя: насколько в действительности мудр этот юноша? Трагический конец его поэмы кажется мне чересчур поучительным, и потому фальшивым. Конечно, мужчин, которые изменяют женам, гораздо меньше, чем песчинок в пустыне Сахара или атомов в нашей галактике, но все же их число очень велико. И отнюдь не каждый из них подцепляет сифилис, а если кто и подцепляет, то вряд ли сразу кончает жизнь самоубийством. Они лечатся и, если болезнь не очень запущена, легко от нее избавляются. Я не утверждаю, что страшный конец Артура Ангуса Вири невероятен, просто он не очень правдоподобен. В нем есть какой-то привкус морали, проповеди, как будто поэму дописывал брат покойного, преподобный Чарльз Вири. Именно это я имел в виду, говоря о неправдоподобной трагедии. Но вот вопрос, джентльмены: не кажется ли вам странным, что поэму начинает один человек, а заканчивает другой?