Мрак над Джексонвиллем - Брижит Обер Страница 66

— Вот что мы сейчас сделаем, — сказал Хейс, — я попытаюсь найти Бига Т. с Бойлзом, если получится — встречаемся на выезде из города.

Герби Уилкокс, закашлявшись, снял руку с руки Сэм:

— Что бы ни случилось, не возвращайтесь за мной. Спасайтесь, если сумеете.

— А население? Бросить его на произвол судьбы? — возмутилась Сэм.

— Сэм! Если вы хотите спасти людей — то есть тех, кто еще остался людьми, — нужно вызвать помощь, нам впятером не сдержать армию этих, этих… всей этой мрази, — закончил Уилкокс, так и не найдя подходящего названия орудующим в городе существам.

— Он прав, Сэм, нужно попытаться предупредить остальную часть страны о том, что здесь творится.

— О'кей, о'кей, сдаюсь. Идем? — с улыбкой капитулировала Сэм.

Уилкокс в знак прощального приветствия поднес два пальца к виску:

— Удачи, агент ФБР Хейс. Удачи, агент ФБР Вестертон. Надеюсь, в сложившихся обстоятельствах вы не будете возражать против того, что я обращаюсь к вам, как к парню?

Она улыбнулась. Хейс пожал ему руку:

— Храни вас Бог, Уилкокс, — если, конечно, отыщется Бог, которому есть чем помочь такому хитроумному индейцу.

Он распахнул дверь, и в лицо им ударил слепящий свет летнего дня на исходе. Огромные черные тучи, подталкивая друг дружку, поочередно набегали на солнце. Гром праздничного шествия обрушился на них, и на какую-то секунду показалось, что все хорошо и они опять в нормальном мире. Потом Уилкокс встряхнул головой:

— Ступайте. Предупредите Бойлза и Бига Т., чтобы не слишком высовывались.

Марвин двинулся вперед. Сэм — за ним. Праздничная процессия проходила где-то поблизости — слышались аплодисменты, радостные вопли, усыпанные конфетти люди суетливо куда-то спешили — то ли туда, то ли оттуда.

Сэм и Марвин уже с четверть часа бродили в толпе. Перед глазами Сэм вновь возник Герби Уилкокс — капитан корабля, который вот-вот погрузится в пучину, он сидит за письменным столом и смотрит на нее своими темными глазами. Какой-то тип в маске вампира, вооружившись хлопушкой, бросился на них. Фонтан розовых и зеленых бумажных ленточек брызнул Сэм прямо в нос как раз в тот момент, когда она собиралась нажать на гашетку, — тип так никогда и не узнает, до какой степени был близок к тому, чтобы схлопотать себе дырку в черепе.

— Я пойду по левой стороне улицы, ты — по правой, — предложил Марвин.

— А где встречаемся?

— Мы не встречаемся. Не нужно меня ждать. Ты сматываешь удочки, Сэм. Слышишь?

Сэм молча кивнула, хотя сердце у нее, казалось, вот-вот разорвется.

Марвин дружески сжал ей плечо и быстро растворился в толпе. Сэм двинулась вперед — ну вот, старушка, Марвин ушел, — пытаясь сконцентрироваться на поставленной перед ней задаче. Но вокруг были люди, так много людей — и, безусловно, ты не увидишь его больше — ни его, ни Уилкокса, — что казалось, здесь уже нечем дышать. Она сделал глубокий вдох. То, что вокруг нее все эти люди, сильно осложняло ситуацию.

Сэм люто ненавидела всеобщие праздники, массовые шествия, такой вот энтузиазм по заказу. Федеральный агент Вестертон — образцовый сотрудник, у которого чувства преобладают над разумом не более, чем у компьютера, этот бродячий устав — панически боялась толпы, избыточного скопления народа. Марвин, конечно же, об этом не знал, как, впрочем, и начальство. Об этой своей слабости она никогда никому не упоминала и во время процедуры приема на службу прежде, чем пойти на собеседование к психологу, тщательно изучила тесты Роршаха [11]и тому подобное. «Фобия». Да, ее боязнь толпы была почти фобией. Но в отличие от большинства людей Сэм знала, откуда у нее эта фобия. Она появилась в тот далекий день 1963 года, когда родители привели маленькую Саманту на большой новогодний парад в Чайнатауне, Сан-Франциско.

Малышка — ей было тогда четыре года — отошла всего на несколько шагов и, подхваченная людской волной, потерялась среди огромных ног, похожих на стволы деревьев в лесу. Кто-то взял ее за руку. Благообразный седовласый господин с мечтательным взглядом. Он улыбнулся и повел ее с собой. Дал ей вафлю. Взгляд у него был хороший — очень нежный, и очень ухоженные руки — не то что у папы-механика.

Саманту нашли в подвале — совершенно голая, она была привязана к столу, а над ней склонился благообразный господин с проволочной вешалкой в руках. Рот у нее был заклеен лейкопластырем. Когда в подвал ворвались полицейские, он попытался убежать, и один молодой и слишком эмоциональный агент в форме застрелил его в упор. Ребенок оказался жив-здоров — преступник не успел осуществить свои гнусные замыслы.

Звали того господина Джек Мортон; долгие годы полиция разыскивала его, ибо на его совести было уже много изнасилований и особо зверских убийств детей в возрасте моложе десяти лет.

Саманта узнала об этом много позже, когда, став инспектором ФБР, получила доступ к досье Джека Мортона. Тогда-то она и увидела фотографии жертв Мортона. Цветные, во всех подробностях.

После того происшествия Саманта месяц не могла говорить, пребывая в состоянии шока. Она никогда не плакала. Но панический страх перед толпой, запахом толпы, громом музыки вперемешку с приветственными выкриками толпы поселился в ее душе навсегда.

Под оглушительный гром духового оркестра люди обступали ее все плотнее, их становилось все больше и больше. Вспомнился Марвин — он вечно подсмеивался над ее явной нечувствительностью ко всякого рода внешним факторам. Нет, нечувствительной она не была. Просто она была хрупкой и — исполненной решимости любой ценой сохранить свою весьма относительную уравновешенность.

Какого-то потного мужчину толпой плотно прижало к ней, и ее передернуло от отвращения.

— Саманта!

Она быстро обернулась, всматриваясь в окружавшие ее незнакомые лица.

— Саманта, дорогая!

Пронзительный женский голос; где-то совсем рядом, и знакомый. Мама? Саманта опять обернулась, но никому из окружающих и дела до нее не было. Мама сейчас в Майами, играет в бридж с приятельницами. Вдруг она почувствовала себя легкой, легкой, будто в невесомости.

— Потерялась, малышка? — прошелестел какой-то нежный мужской голос.

Саманта окаменела. По бокам у нее побежали струйки пота. Незнакомые люди вокруг во все горло распевали гимн Нью-Мексико. Голос вновь зазвучал — так четко, так близко и так знакомо:

— Дядюшка Джек о тебе позаботится…

Нет! Она заткнула уши, кусая губы, чтобы не закричать. Дядюшка Джек склоняется над ней в пропахшей мочой комнате, Дядюшка Джек кладет свои лапы на ее голое тело, Дядюшка Джек подносит ей к животу какую-то изогнутую железку, НЕТ!

Какая-то вымазанная сладкой ватой женская физиономия склоняется к ней: