Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма Страница 66

Никто не произносил ни слова; только дождь стучал по крыше собора.

– Мы, незрячие, зависим от звуков… Этот бесконечный шум сводит меня с ума.

С этими словами Амадор резко развернулся, будто хотел убежать от ненавистного шума, и, опираясь на трость с крестообразной рукоятью, проковылял к «железной деве». Дверца орудия была открыта. Поводырь вворачивал два новых шипа, длиннее других, на уровне глаз Альваро. Старик, нагой и окровавленный, жался к задней стенке «девы», жадно хватая губами воздух.

Палач завершил свое дело, вытер о штаны испачканную красным руку и присоединился к остальным, уступив место Амадору.

Ривен медленно приблизился к жуткой металлической фигуре; если бродяги хотели его запугать, у них ничего не вышло. Какие важные персоны ни входили бы в пресловутый Союз, грязная работа, как всегда, доставалась оборванцам.

Подойдя поближе, Ривен оказался лицом к лицу с Альваро, задыхавшимся от боли и ужаса в тесном железном саркофаге. Узнав парковщика, священник окинул его долгим взглядом, полным отчаяния и внезапного тепла. Он ни о чем не просил, ни на что не надеялся… «Слава богу, мне не придется умирать в одиночестве, среди этого сброда».

Ривен отвел глаза и заметил в углу четыре чемодана, которые удалось собрать Защитникам. Нищие, не долго думая, взломали замки и достали драгоценное содержимое: кипы старых, пожелтевших газет.

Амадор с кривой усмешкой посматривал на парковщика, опираясь на дверцу «железной девы».

– Итальянская, а точнее сказать, падуанская пресса пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого годов. Никакой ценности не представляет… – Слепой дернул уголком рта. – Сколько усилий и сколько смертей, и все ради жалких пяти килограммов старой бумаги… Наш Господь большой шутник, тебе не кажется?

– У святого отца из нашего приюта не было мнения на этот счет. У него все силы уходили на то, чтобы лапать воспитанников.

Слепой хохотнул.

– Ты в точности такой, как мне описывали. Надеюсь, у тебя обо мне тоже сложилось адекватное впечатление… – И, внезапно изменив тон, спросил почти заискивающе: – Заключим сделку?

– Для того я и пришел.

– Пятый чемодан у тебя?

– В надежном месте.

– Ты его открывал?

– …

– Ладно… Не важно. Сколько?

– Двадцать кусков.

– Я дам тридцать, если буду в тебе уверен; деньги не имеют значения. А в качестве бонуса можешь забрать эту рухлядь, – слепой кивнул на Альваро.

– Я, в свою очередь, должен быть уверен, что меня отсюда выпустят. Мертвецу деньги ни к чему.

– Как скажешь. Предлагай свои условия.

– Вы… не можете… этого сделать… Ривен. – Слабый голос священника не вязался с каменной твердостью его слов.

– Не бойтесь, я без вас не уйду.

– Вы не понимаете… Вы не можете этого сделать… если чемодан у вас, книга… Книга там, где должна быть.

Амадор, готовый заставить пленника замолчать, замер, положив руку на дверцу «железной девы», и жадно ловил каждое слово.

– О чем это вы? – грубо спросил Ривен.

– Я приехал в Севилью… чтобы найти вас, Ривен.

– Вы сами не знаете, что говорите.

– Уже пробило… двенадцать?

Никто не ответил.

– Полночь… наступила?

Амадор кивнул.

– Я могу… доказать. – Альваро отчаянно ловил губами воздух. – Мой дядя кардинал Тертулли приказал мне… просил меня отдать Рукопись Бога вам, Ривен.

Парковщик повернулся к слепому, стараясь не обращать внимания на бредни старика.

– Вернемся к вопросу о деньгах. У вас вся сумма с собой?

Альваро настаивал:

– Послушайте… я могу доказать, что вы… избранный. Если новый год уже… начался, должен появиться знак… Посмотрите на свое запястье, снизу.

Ривен не двигался.

Внезапно он вспомнил, как невыносимо жгло руку.

И резким движением отдернул рукав.

На запястье горела пентаграмма.

Парковщик не произнес ни слова.

– Вы новый… Хранитель.

– Проклятые маги, – пробормотал Амадор; он не нуждался в зрении, чтобы понять: на руке Риве-на и вправду появился знак, о котором говорил священник.

Ривен хранил молчание.

Первых лет своей жизни он не помнил, настоящее казалось ему форменным безумием, а будущее он не желал принимать, но не знал, как спастись от неизбежного.

Перед глазами Ривена мелькали воспоминания последних дней, неровного пути, которому он был не только свидетелем, но и пунктом назначения, тугой спирали, пружины, готовой вот-вот разжаться.

– Старый дурак… – прошипел Амадор, обращаясь к запертому в железном чреве, окровавленному, задыхавшемуся пленнику. – Я почти поверил, что ты посланник небес, а ты, оказывается, жалкий лакей дьявола, привыкший делать грязную работу за своего хозяина. А мы, отбросы, убийцы, чудовища по локоть в крови… последняя надежда мира.

Выплюнув эти слова, полные презрения и неподдельной горечи, слепой с силой захлопнул дверцу орудия пытки. Священник успел закрыть глаза, чтобы не видеть хищных шипов, готовых вонзиться ему в лицо.

Наверное, он закричал, но герметичная дверца не пропускала звуки.

Ривен инстинктивно зажмурился вслед за Альваро.

Открыв глаза, он с изумлением обнаружил, что все вокруг позабыли о священнике и с тревогой смотрят ему за спину.

Парковщик обернулся.

Посреди зала стоял комиссар Арресьядо и с нарочитой, почти комической медлительностью обеими руками поднимал пистолет.

Никто не слышал, как он вошел. Комиссар был все в той же перепачканной белой рубашке, с трудом держался на ногах и не мог выговорить ни слова. Он был мертвецки пьян.

Один из нищих скользнул к Амадору и что-то зашептал ему на ухо. Остальные притихли: чтобы пьяный безумец начал палить направо и налево, хватило бы и неосторожного вздоха. Только вода журчала, стекая по стенам, чтобы впитаться в черную землю дворика.

Ривен, похоже, и сам терял рассудок: вместо того чтобы беспокоиться из-за спятившего легавого, он вдруг с неумолимой ясностью осознал, что Альваро больше нет. Эрнандес, стоявшая ближе всех к Арресьядо, не сводила с него испуганных глаз.

Герои в зале отсутствовали.

Тем удивительнее оказался поступок поводыря, который совершенно неожиданно для всех бросился на комиссара.

Так песнь дождя слилась с песнью пламени.

Выстрелив в мальчишку, полицейский пошатнулся от отдачи и резко отступил назад, задев Эрнандес; та отлетела к стене, повалив канделябр, горящие свечи посыпались на полки, и книги моментально вспыхнули. Мертвый поводырь растянулся на полу со светлой улыбкой на губах. На смену ему уже спешили другие бродяги, но Арресьядо не прекращал жать на спусковой крючок. Огонь за один миг сожрал старую бумагу и дерево и устремился дальше в поисках новой пищи. Жар и звуки выстрелов вывели Ривена из оцепенения, и он рванулся к выходу, расталкивая нищих. Амадор валялся у ног «железной девы», которая, казалось, наслаждалась творящимся вокруг адом. Густой дым мешал дышать и думать. Бродяги кидались на комиссара, словно собаки на медведя, но никак не могли с ним совладать. Беззубый старик с седой гривой ринулся на парковщика, целя ножом ему в глаз, но Ривен отбросил нападавшего ударом ноги в грудную клетку и еще тремя ударами прекратил его кошмарное существование. Арресьядо наконец удалось сбить с ног, но он продолжал яростно сопротивляться. Ривен пробирался к выходу по огненному коридору. Эрнандес каталась по полу, пытаясь сбить пламя со своих светлых волос. Ривен рывком накинул ей на голову полы ее собственного пальто, чтобы перекрыть огню доступ кислорода. Потом он сорвал пальто и отбросил прочь. Дым не давал парковщику как следует разглядеть лицо женщины, но ему вовсе не хотелось смотреть на почерневшую, изувеченную плоть. Задыхаясь от запаха горелого мяса, Ривен подхватил Эрнандес на руки и понес к дверям. Потолочные балки уже пылали. Песнь огня становилась все громче. Обезумевшие нищие в панике метались по залу, толкаясь и падая друг на друга. Живая поленница, готовая на растопку. Не выпуская женщину, Ривен расчищал себе путь армейскими ботинками, круша черепа и ломая кости, расталкивал живых и наступал на мертвых; парковщик не чувствовал, как едкий дым забивает легкие, как из глубин души поднимается волна веселого безумия, он хотел одного: выбраться живым из преисподней…