Остров Свиней - Мо Хайдер Страница 66

— Седан? С задней дверью? Универсал?

— Седан — я… — Я поднялся, распахнул переднюю дверь и проковылял наружу, глядя туда, куда уехала машина. Полицейские прервали свои переговоры по телефонам и рациям и повернулись в мою сторону. Выйдя из дома, Дансо подошел ко мне. Он стоял рядом со мной, пристально глядя на ту же самую серую полоску дороги, пролегающую между домами. — Это были мусорщики, — слабым голосом сказал я. — Точнее, я подумал, что это были мусорщики.

— А вы, случайно, не заметили их регистрационный номер?

— Они уехали слишком быстро. — Глядя на дорогу, я заморгал, отчаянно пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Там что-то было, что-то было…

— Вы не видели, кто был за рулем?

— Нет. — «Неужели она была в этой машине, гребаный козел? Неужели ты сидел и спокойно смотрел, как он ее увозит? Там что-то было сзади…» — Я видел машину только пару секунд и не успел заметить, кто сидел за рулем и был ли в ней кто-нибудь еще… — Я замолчал — вдруг увидел эту картину. — Бутсы, — сказал я. — Футбольные бутсы. Маленькие — вроде тех, что вешают возле зеркала. И ленточка клуба «Селтик». Висела сзади, словно в машине находились дети. Вот почему я не обратил на это внимания.

Информация была скудной, но больше я ничего не мог выжать из своей памяти. Дансо сообщил об этом полицейскому, и тот передал ориентировку по рации. Повернувшись, Дансо внимательно осмотрел пустую улицу, лицо у него было напряженным и немного сконфуженным. После этого мы поплелись назад. Я уселся рядом с Анджелиной. Наверху нагреватель начал ритмично стучать, словно освободившись от своих креплений.

— Простите меня, — тихо сказала Анджелина. — Пожалуйста. — Я посмотрел на нее. Она неподвижно сидела в своем пальто, сжавшаяся, жалкая, с подбородком, прижатым к груди, словно она вот-вот заплачет. Ноги в коричневых ботинках были повернуты носками внутрь, будто хотела стать как можно незаметнее. — Мне не надо было уходить из дома.

— Ты не виновата, — сказал я. — Ты тут ни при чем.

— Это все мой отец. Мой отец. А я не должна была уходить. Вы говорили, чтобы я не уходила. Просто мы… с Лекси… поругались, и… — Она замолчала. — Если бы я не осталась с ней, он бы сюда не пришел.

Я мрачно покачал головой.

— Ты не виновата.

Она кивнула и попыталась улыбнуться, но я видел, что она мне не верит. Дансо сел и уже собирался что-то сказать, когда его внимание привлек донесшийся сверху шум. Он поднял глаза к потолку.

— Чересчур шумное устройство.

— Здесь все разваливается прямо на глазах.

— Я поговорю со слесарями… — Он не договорил, потому что стук усилился. Теперь уже мы с Анджелиной подняли глаза к грязному потолку, откуда доносился звук. Долгое время все молчали, потом Дансо опустил глаза и встретился со мной взглядом. Его щеки уже заметно порозовели. Сглотнув, он одарил меня вымученной улыбкой. — Джо! — спокойно произнес он, словно собираясь спросить, сколько времени. — Прежде чем нас вызвать, вы осмотрели наверху все помещения?

— Мне нужно место.

— А мне нет? Мне нужно подключить Хартман. [37]Вы говорили консультанту, что не будете мешать.

Судебно-медицинский эксперт из южной части Глазго спорила с медсестрой ожогового отделения. Картонный ящик с оборудованием стоял на стуле в отделении реанимации королевской лечебницы в Глазго, из него высовывались запечатанные трубки и латексные перчатки. Медсестра периодически обходила его, двигаясь вокруг кровати, на которой неподвижно лежала Лекс: ноги перевязаны, сверху нависают мониторы, к катетеру на шее подсоединены три разные трубки.

— Что это там такое зеленое? — спросила врач, указывая на подсоединенную к катетеру емкость. — Вы ей что-то даете?

— Пропофол. — Медсестра прошла мимо нее. — Невропатолог не хочет, чтобы она двигалась. Хочет обеспечить полный покой до тех пор, пока не станет известно, какая опухоль образуется из-за этой черепно-мозговой травмы. А сейчас вы сами проверите у нее выход жидкости или доверите это мне?

— Я просто пытаюсь делать свое дело, — пробормотала врач и, наклонившись, достала из сумки запечатанную трубку.

Дансо наблюдал за происходящим из угла отдельной палаты — лицо серое, руки сложены на груди. Он попросил меня ненадолго уйти, но я отказался, сказав, что не оставлю Лекс, что бы ни случилось. Я сидел возле ширмы на шатком пластмассовом стуле и оцепенело наблюдал, как эксперт обследует вялые руки жены, тщательно скребет у нее под ногтями, запечатывает результаты в пробирки, снабжая каждую из них этикеткой с написанной на ней датой, проверяет время на стенных часах и подает пробирки Дансо. Было уже семь часов, день прошел как в тумане. Лекси осталась жива. Жива. Хотя никто не мог понять почему. Она должна была умереть — об этом мне постоянно твердили.

Я неловко повернулся, словно моя голова могла расколоться. Анджелина была здесь же, сидела в полуметре от меня, белая и потрясенная, и смотрела на меня немигающим взглядом. Я целый день с ней не разговаривал, даже не замечал ее присутствия.

— Поговори с ней, — сказал я. — Когда она очнется, скажи ей, что делать.

Анджелина раскрыла рот — внутри он был розовый. Казалось, что я смотрю кадры замедленной съемки.

— Что? — прошептала она. — Что вы сказали?

— Что делать, когда она… — Я замолчал и повернулся, чтобы снова посмотреть на Лекси.

Ее положили на темно-синий надувной матрац, который, вероятно, был предназначен для того, чтобы снять нагрузку с ожогов, тянувшихся вдоль тыльной стороны ног. В дыхательных путях было чисто, ожоги не опоясывали ноги полностью, и эксперт сочла это многообещающим. Тем не менее никто даже не пытался сделать вид, что удастся избежать шрамов. Они останутся с ней. Навсегда. Первый же парамедик, [38]прибывший в Лайтнинг-Три-Гроув, побледнел, когда увидел ее ожоги. Помню, как он пытался обмотать ее ноги полиэтиленовой пленкой, ответственный за место преступления кричал ему: «Скорее, скорее!», а по лицам присутствующих было ясно, что с этими ожогами мало что можно сделать.

— Это называется «синдром пенсионера», — смущенно пробормотал кто-то. — Я видел его однажды у одного старого жмурика, к которому меня вызывали. Он умер в постели. Когда я туда приехал, он уже шесть дней кипел на электрической грелке.

Шум, исходящий от нагревателя, вовсе не был звуком от его включения — это произошло задолго до того, как я вернулся в дом. Звуки, которые мы с Дансо и Анджелиной слышали из гостиной, были стуком пяток Лекс по баку с горячей водой в результате нервного спазма, — потому что, когда я открыл дверь того шкафа, она была без сознания. Она находилась на баке, оседлав медную трубу, которая вела на чердак, руки раскинуты в стороны. Рот ее был открыт, голова привалилась к стене, причем не опущена, а приподнята, хотя глаза были закрыты. Такое странное положение не было случайным — голова поддерживалась выступающим из стены гвоздем, о который ее ударили несколько раз с такой силой, что на затылке образовалась дыра. Он наверняка решил, что Лекс умерла, и с удовольствием представлял себе выражение моего лица, когда я ее увижу.