Прибежище - Крис Юэн Страница 66

Она отступила на шаг и всем весом оперлась на отставленную назад ногу. Ступню девушка развернула боком, чтобы та давала максимально твердую опору. Потом подняла другую ногу и попробовала ею действовать, потренировалась. И когда почувствовала, что хорошо сохраняет равновесие и избрана правильная позиция, резко вдохнула, стиснула зубы и бросилась вперед. И ударила ногой в стекло, так высоко, как только могла достать. И с такой силой, какую смогла собрать. Лена почувствовала, что стекло тут же треснуло. И ощутила ногой прогибание и сопротивление пленки. Она отступила на пару шагов назад и полюбовалась на то, что получилось. Стеганое одеяло смягчило боль в ноге от удара и заглушило звон разбитого стекла. Пленница была почти совершенно уверена, что мужчина-охранник не слышал ни звука.

Звездообразные осколки разбитого стекла прочно сидели на пленке, как Лена и рассчитывала. Ни один не упал. Лучшего и ожидать было нельзя. Осколки были длинные и зазубренные, они только и ждали, чтобы их отлепили от пленки. Девушка обернула ладонь одеялом и принялась за дело.

* * *

Мензеру было очень плохо. Сплошная непрекращающаяся мучительная боль. Он кое-как добрался до душевой кабинки. Закрыл дверь и запер на задвижку. На ощупь нашел кран с холодной водой и подставил голову под ледяную струю, тщательно омывая кожу. Внезапный холодный поток был как жуткий удар, но теплая вода сейчас не поможет – нужно, чтобы все поры закрылись, но не расширились.

Мензер скрестил руки на груди, как бы обнимая себя, и яростно заморгал, на некоторое время забыв про то, что этот братец сделал с его запястьем. Моргал он затем, что знал: слезы помогут вымыть из глаз остатки этой химии. Кожа вся горела. И жутко чесалась. Поэтому Мензер и старался держать себя в руках. Если дать себе волю, искушение разодрать лицо будет слишком велико. И тогда раздражение распространится еще шире. И глубже, заберется под кожу. И боль станет еще страшнее.

Вот он и стоял в кабинке, весь дрожа и скрестив руки на груди, пытаясь успокоиться, несмотря на затрудненное дыхание. Так всегда бывает от воздействия этих химических спреев. От них все огнем горит. Глаза. Носовые пазухи. Дыхательные пути. И если под рукой не найдется нейтрализующих средств – пакетика «Алка-Зельцер» или, скажем, магнезии, тогда единственный выход из положения – просто ждать, пока самое худшее не пройдет само собой. Минут десять, если повезет. И тридцать, если нет.

Мензер решил, что прошло уже минут восемь. Но жжение и чесотка и не думали уменьшаться. Глаза ужасно жгло и резало. Из носа текло. Легкие так сжало, как будто на грудь уселся кто-то очень тяжелый.

Одежда была совершенно мокрая. Ледяная вода стекала по шее за шиворот, пропитывая свитер. Стекала и ниже, мочила штаны и попадала в ботинки.

Мензер прилагал все силы, чтобы как-то отвлечься. Загрузить мозги чем-нибудь другим. Подумать.

Боль заставила его думать очень быстро. Она подгоняла мысли точно так же, как заставляла быстрее и чаще дышать. И Мензер пришел к целым трем выводам.

Первый: он недооценил братца и не может себе позволить повторить эту ошибку.

Второй: нужно срочно позвонить и узнать, как там эта девица. Хватит уже допускать ошибки и неверные действия. Нужно удостовериться, что она под надежной охраной и за ней тщательно наблюдают.

И третий: нужно добыть то, чем разжился здесь этот клятый братец. Прежде всего нужно найти его. Заставить его обменяться. Ясно дать ему понять, что это для него единственный выход – уступить и подчиниться.

И единственное, что Мензеру осталось придумать, это способ, с помощью которого он наилучшим образом сумеет осуществить все эти три вещи.

Мой фургон куда-то ехал. Он дергался и мотался подо мной. Я слышал рокот мотора, чувствовал вибрацию сквозь тонкий дощатый пол. На полках и в гнездах, что я приделал к бортовым панелям салона, дребезжали мои инструменты. Задняя грузовая дверь и боковая сдвижная дверца тоже дребезжали. Подвеска скрипела, стучала и подбрасывала машину на ухабах. Мое больное плечо стукалось о толстую металлическую переборку, которая отделяла грузовой отсек от пассажирских сидений.

Голова была в жутком состоянии. Левый глаз заплыл кровью, которая вытекала из открытой раны где-то надо лбом. Я ощупал пальцем кожу вокруг раны и болезненно скривился, поскольку ощутил там нечто мягкое и мокрое. В голове стучало. Здорово так пульсировало. Я вновь и вновь старался вспомнить, что испытал при ударе о кузов. Череп, как мне сейчас казалось, был как яичная скорлупа. Очень хрупкий и уязвимый. Я вспомнил, что мне говорили врачи в больнице. Вести себя очень осторожно и избегать ударов и толчков. И сразу же обратиться в травмпункт, если почувствую симптомы головокружения и иных последствий контузии.

Не думаю, что сейчас меня везут в травмпункт.

Я вообще не имел ни малейшего понятия, куда меня везут. Как не имел понятия, кто эти люди, которые меня везут.

Задняя часть фургона была погружена во тьму. Но где-то в районе верха правой задней дверцы виднелась узкая щель, светившаяся белым. Щель была, наверное, с фут длиной. И шириной в пару миллиметров. Проникавшего сквозь нее света было недостаточно, чтобы что-то рассмотреть. Все, что она давала, это возможность сориентироваться.

Я оперся здоровой рукой о пыльный дощатый пол. Скривился от боли, когда под действием силы тяжести что-то сместилось в голове. Уши тут же заложило. Рот наполнился слюной. Я заскрипел зубами. И попытался побороть возникшее ощущение.

Потом из темноты донесся голос:

– Тебе здорово досталось?

Голос был женский. Я узнал его. Но в нем было что-то незнакомое. Словно женщине горло каким-то образом стиснули или зажали. Трудно понять.

Не уверен, что мне стоило сейчас доверять собственным ушам. Может, это побочный эффект удара по голове. Может, галлюцинация.

– Эй! – снова позвал голос. – Ты меня слышишь?

Я ничего не ответил. Я был занят – пытался проглотить жидкость, которая заполняла мне рот, и при этом не подавиться.

Фургон подбрасывало и болтало. Раскачивало и бросало из стороны в сторону. Мы огибали какой-то угол.

– У тебя есть телефон? – спросил голос.

Я слепо уставился в темноту. Казалось, она раскалывается на отдельные отрезки, расширяется и крутится вокруг меня. И внутри ее возникают какие-то газообразные красные вспышки и пурпурные клочья. Словно я рассматриваю некую отдаленную галактику.

Голос зазвучал снова, раздельно и взвешенно повторяя те же слова:

– У… тебя… есть… телефон?

– Спереди, – выдохнул я. Язык распух и не слушался. Стал огромным, заполнив весь рот. – В бардачке.

Теперь я понял, почему этот голос звучит так странно. Он был хриплый. И гнусавый, насморочный. Как будто женщина жутко простудилась.

– Ты давно здесь? – спросил я.