Без жалости - Том Клэнси Страница 67

— Коммивояжер? — спросил менеджер.

— Да. Продаю станки. Я здесь впервые — то есть это для меня новый район.

Это был старый жилой комплекс, построенный в зеленом районе вскоре после окончания второй мировой войны для возвращающихся домой военнослужащих. Он состоял исключительно из трехэтажных кирпичных домов. Деревья вокруг них выглядели посаженными примерно в тот же период. Они дружно принялись и разрослись, достаточно высокие для многочисленного населения белок и настолько развесистые, что стоящие здесь автомобили находились в их тени. Келли с одобрением посмотрел на меблированную квартиру на первом этаже, куда проводил его менеджер.

— Великолепно, — отозвался он, осмотревшись по сторонам и проверив кухонную раковину и другую сантехнику. Мебелью явно пользовались, но она все еще была в приличном состоянии. Под подоконниками в каждой комнате даже виднелись кондиционеры.

— У меня есть и другие...

— Это именно то, что мне нужно. Сколько?

— Сто семьдесят пять долларов в месяц, плата за один месяц вперед.

— Коммунальные услуги?

— Можете платить за них сами или мы представим счет. Некоторые жильцы предпочитают вторую систему. В среднем это составляет сорок пять долларов в месяц.

— Легче оплачивать один счет, чем два или три. Ну-ка, посмотрим. Сто семьдесят пять плюс сорок пять...

— Двести двадцать, — пришел на помощь менеджер.

— Четыреста сорок, — поправил его Келли. — Два месяца, верно? Я могу выписать чек, но мой банк находится за пределами города. У меня еще нет местного счета. Примете наличные?

— Наличные всегда принимаю с удовольствием, — заверил его менеджер.

— Отлично. — Келли достал бумажник и отсчитал нужную сумму, затем подумал. — Нет, лучше я заплачу шестьсот шестьдесят, за три месяца, если вы не возражаете. Мне понадобится счет. — Довольный менеджер достал из кармана блокнот и тут же выписал счет за три месяца. — Как насчет телефона? — спросил Келли.

— Могу сделать это ко вторнику, если хотите. Понадобится еще один депозит.

— Пожалуйста, займитесь этим. — Келли передал еще несколько банкнот. — Мои вещи не прибудут еще некоторое время. Где можно купить простыни и все такое?

— Сегодня мало что открыто. Завтра — в любом магазине. Келли посмотрел через дверь спальни на голый матрас. Даже отсюда он видел на нем комки. Он пожал плечами. — Ничего не поделаешь, мне приходилось спать и в худших условиях.

— Служили в армии?

— В морской пехоте.

— Я тоже, — сказал менеджер, удивив Келли. — Надеюсь, вы не выкинете здесь никаких штучек, верно? — Он не ожидал неприятностей от Келли, но хозяин требовал, чтобы он задавал этот вопрос, даже бывшим морским пехотинцам. Ответом менеджеру была сконфуженная ободряющая улыбка:

— Мне говорили, что я громко храплю во сне. Двадцать минут спустя Келли сидел в такси, направляющемся к центру города. Он вышел у Пенсильванского вокзала и успел на следующий поезд, отправляющийся в Вашингтон. Там другое такси доставило его к причалу, где стоял «Спрингер». Когда стемнело, яхта направилась вниз по Потомаку. Насколько все было бы проще, если бы ему помогал еще один человек, подумал Келли. Сколько времени напрасно потрачено на бесполезные переезды. А действительно ли они бесполезные? Нет, пожалуй. Он многое обдумал, а это было не менее важно, чем остальная подготовка. Келли прибыл к себе на остров после шести часов непрерывных размышлений и составления планов.

Несмотря на то что он провел уик-энд в почти безостановочном движении, у него не было времени на то, чтобы бездельничать. Келли уложил одежду, купленную главным образом в пригородах Вашингтона. Постельное белье он купит в Балтиморе. Продукты — там же. Его автоматический пистолет 45-го калибра вместе со всем тем, что понадобится, чтобы преобразовать его в пистолет 22-го калибра, был спрятан под старой одеждой вместе с двумя коробками патронов. Больше он ему не понадобится, подумал Келли, а боеприпасы — вещь тяжелая. Делая второй глушитель, на этот раз для пистолета «Кольт Вудсмэн», он обдумывал проделанную подготовку. Его физическое состояние было великолепным, почти таким же, как в 3-й группе морских коммандос, и он тренировался в стрельбе ежедневно. Его меткость стала лучше, чем когда-либо, сказал он себе, проделывая нужные операции на станках и почти не задумываясь над ними. К трем часам утра новый глушитель был готов и опробован несколькими выстрелами. А еще через тридцать минут Келли поднялся на борт «Спрингера», отдал швартовы и направился на север, предвкушая несколько часов сна, после того как минует Аннаполис.

Ночь навевала тоску. По небу плыли рассеянные облака, и, он бездумно смотрел вперед. Через некоторое время Келли спохватился и заставил себя сосредоточиться. Теперь он больше не был расслабленным штатским, но все-таки позволил себе первую банку пива за последние недели. Может быть, он забыл что-то? И тут же успокоил себя — нет, не забыл ничего. Правда, у него тут же проскользнула мысль о том, как мало он все-таки знает о противнике. Билли с его красным «плимутом». Чернокожий парень по имени Генри. Он знает, где находится район их операций. И это все.

Но...

Но в прошлом ему приходилось воевать с вооруженными и отлично подготовленными врагами, о которых он знал еще меньше, и если он заставит себя быть таким же осторожным, каким был на войне, в глубине души он знал, что сумеет выполнить операцию. Отчасти потому, что он намного сильнее их и его мотивация несравнимо целеустремленней. А отчасти, с удивлением понял Келли, потому что его не интересовали последствия. Ему были нужны только результаты. Он вспомнил что-то из периода своего обучения в подготовительной католической школе — отрывок из эпической поэмы «Энеида» Виргилия, в ней почти две тысячи лет назад была определена цель его операции: Una salus victus nullam sperare salutem — для побежденных спасенье одно — не мечтать о спасенье.

Мрачность этой мысли заставила его улыбнуться, пока он плыл под светом звезд, отправившихся в свой путь с таких огромных расстояний, что к моменту начала его путешествия не только он, но даже Виргилий еще не родились.

* * *

Таблетки помогли отключиться от действительности, но не до конца. Дорис не столько думала об этом, сколько чувствовала — подобно тому как признаешь что-то, что не нравится тебе, но отказывается исчезнуть. Теперь она слишком зависела от барбитуратов. Сон никак не приходил, и в пустоте комнаты она была не в силах забыться. Дорис приняла бы и больше таблеток, но они не давали ей того, чего она хотела. Впрочем, ей хотелось не так много. Она мечтала о непродолжительном забытье, свободном от страха, вот и все — а им было наплевать на это. Она могла видеть больше, чем они знали или ожидали от нее, она могла заглядывать в будущее, но это было слабым утешением. В конце концов полиция арестует ее. Дорис арестовывали и раньше, но тогда ее проступки не были столь значительными, а теперь ее упрячут на длительный срок. Полиция попытается заставить ее говорить, пообещает защиту, но она понимала всю тщетность этого. Вот уже дважды она была свидетельницей того, как умирали ее подруги. Подруги? По крайней мере они были похожими на подруг, с ними можно было разговаривать, поделиться мыслями, рассказать о жизни — если это можно назвать жизнью, — и даже в такой неволе у них были маленькие шутки, маленькие победы над силами, управляющими их существованием, подобно отдаленным огням в облачном небе. С ними можно было просто поплакать. Но две из них теперь мертвы, и она наблюдала, как они умирали, сидел! рядом, приняв несколько таблеток, но не в силах уснуть и не видеть этого ужаса, такого невероятного, что от него цепенеешь, следить за их глазами, смотреть и чувствовать их боль, сознавая, что ничем не можешь помочь, зная даже, что и они понимают это. Кошмары, наполнявшие ее сны, были ужасны, но они не доставали тебя. Стоило только проснуться, и кошмар исчезал. Но не это зрелище. Она могла следить за собой, словно со стороны, будто она была роботом, не контролирующим себя, но подчиняющимся командам других. Ее тело не двигалось до тех пор, пока другие не заставляли его, и ей приходилось даже скрывать свои мысли, бояться выразить в собственном сознании, потому что они могут услышать их или прочитать на ее лице, но сейчас, как она ни старалась, мысли отказывались уходить.