Корни зла - Сара Рейн Страница 67

Справа от Люси сидел Эдмунд. Он смотрел фильм поверх очков, и в его взгляде читалось едва скрываемое неодобрение.

Лайам Дэвлин справа от Люси смотрел фильм с неожиданным вниманием. Но, словно почувствовав взгляд Люси, он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулся ей слегка иронично. У него был подвижный рот, как у большинства ирландцев, и очень сообразительные, очень понятливые глаза. Люси моргнула и резко повернулась назад к экрану, на котором ученый, уже понимая ужасные результаты своего эксперимента с виселицами, среди ночи нес свое хмурое и бездушное дитя, чтобы оставить его под присмотром монахинь. Музыка следовала за ним по пятам слабой крадущейся угрозой, звуча так, словно сердце бьется о ребра. Кадр с женским монастырем, стены которого должны были стать оградой, был хорошо продуман, и казалось.

что ученый с ребенком стоял в тумане в каком-то непонятном лесу.

А потом, без каких-либо предварительных пояснений, появилась она. Лукреция фон Вольф двадцати одного или двадцати двух лет от роду. Ее лицо мерцало и дрожало на пленке, ее движения были слегка резкими из-за ручной камеры, использующейся в те дни. Но она была харизматична и очень сексуальна. Люси вновь поняла, как невероятно сексуальна была ее бабушка.

Когда инспектор Флетчер неожиданно наклонилась и спросила:

— Мы можем остановить этот кадр? — несколько человек подпрыгнули от неожиданности.

— Разумеется, — сказал один из работников студии, и последовал громкий щелчок. Лукреция, подобно Клеопатре, откинулась на спинку какого-то шезлонга и приготовилась к тому, чтобы быть соблазненной монастырским учителем музыки, смотрела на мир пренебрежительно, полухищно-полустрастно. Ее черные шелковистые волосы струились вокруг ее лица, и актер, игравший учителя музыки, стоял перед ней на коленях, с обожанием глядя ей в лицо.

— Ох, бабушка, — прошептала Люси, — почему ты не могла вязать свитера и посещать собрания дамского клуба или заниматься садоводством, как делают все остальные бабушки?

— Однако эта замечательная сцена заслуживает уважения, — сказал Лайам, все еще не отводя взгляд от экрана, — режиссер одной ногой твердо стоит на земле.

— Старый закон цензуры, — весело сказала Люси.

— Конечно. Ты не многого добьешься, если не будешь одной ногой твердо стоять на земле.

Эдмунд нахмурился, как будто подумал, что это было еще одно сомнительное замечание, но остальные усмехнулись.

— Она была сногсшибательной женщиной, — задумчиво сказал Лайам. — Я не понимал, какой она была потрясающей. На самом деле...

— Да?

Он нахмурился:

— О, я просто подумал, что неожиданно мне стала вполне понятна ее репутация. По-моему, говорили, что у нее была интрижка с фон Риббентропом перед началом Второй мировой? Или это еще одна сплетня?

— Меня уже ничего не удивит, — сказала Люси. — Риббентроп был продавцом шампанского до Второй мировой, да? А Лукреция никогда не была особо разборчива, и она действительно знала толк в шампанском. — «Прости, бабушка, но ты сама вызвала этот разговор».

Справедливость заставила Люси добавить:

— Слухи, распускаемые шпионами, конечно же, никогда не были подтверждены.

— Я не знаю насчет шпионов, но выглядит это так, что я не удивлюсь, если узнаю, что она затащила в постель весь Третий рейх, и всех за одну ночь, — заметил Лайам.

Эдмунд нетерпеливо хмыкнул, и инспектор обернулась к работнику студии:

— Спасибо, мы продолжим, если позволите. Я просто хотела взглянуть на лица.

Когда фильм пошел дальше, Люси увидела, как Эдмунд поставил свою чашку кофе на стол и откинулся в кресле с видом скучающей покорности.

Эдмунду было скучно, но он смирился. Он ничуть не боялся этого странного эксперимента, так как знал, что ему не о чем беспокоиться. Нигде не было ничего такого, что могло бы связать его со смертью Трикси, и было точно понятно, что эта женщина, эта инспектор Дженни Флетчер, просто оглядывается в темноте. Ищет улики внутри фильма, но она ничего не найдет, потому что здесь ничего нет. Он будет рад, когда шарада закончится и можно будет поехать домой, хотя было очень жаль, что не удастся провести этот уютный вечер за ужином с Люси.

Что же до фильма, этого очевидно шумно появившегося творения раннего киноискусства, то Эдмунд просто не видел в нем смысла. Если бы вы спросили его, он бы ответил, что «Альрауне» был всего лишь мрачной серостью, непонятной историей, а актеры вели себя бессмысленно и переигрывали. Он украдкой взглянул на часы и увидел, что им предстоит просидеть еще полчаса. Чтобы занять себя чем-то, он тайком оглядел сидящих. Казалось, все они смотрели с интересом, а Люси была почти очарована фильмом, и это раздражало Эдмунда.

Франческа Холланд тоже была поглощена фильмом. Эдмунд разглядывал ее какое-то время, вспомнив, что она жила в одной квартире с Трикси Смит. Интересно, могли ли они разговаривать о том, что исследовала Трикси? Наверное, ты не станешь жить под одной крышей с человеком, не вспоминая о своей работе. «Что у нас сегодня на ужин? Ох, кстати, я узнала, кто на самом деле убил Конрада Кляйна...» Или: «Твоя очередь забирать вещи из химчистки, и я говорила тебе, что у Лукреции фон Вольф был роман с молодым человеком по имени Криспин Фэйн...» Теперь, когда Эдмунд подумал об этом, он понял, что именно так все и могло быть. Была ли Франческа реально опасна? Он решил, что, скорее всего, нет. Но за Франческой Холланд надо следить.

Майкл Соллис сидел в конце короткого ряда кресел, слегка откинувшись назад, положив одну руку на подлокотник кресла. Эдмунд уже собирался снова посмотреть на экран, когда Соллис чуть-чуть повернул голову, чтобы сказать что-то Франческе. На его профиль упал слабый луч света, и Эдмунд замер, глядя на него, тут же забыв о двигавшихся на экране лицах и обо всех людях, находящихся в комнате. Где-то глубоко внутри его мозга что-то начинало шевелиться, и он подумал: я знаю этот профиль. Эти глаза, слегка широковатый рот — я где-то это видел. Но где? И еще: почему это меня так беспокоит? — думал он. Ну, Майкл Соллис напоминает клиента или кого-то, кого он видел по телевизору, или человека, который работает у ксерокса в офисе. Ну и что?

Но, как только он отвернулся и снова взглянул на экран, трепещущая напряженность возросла. Мысли Эдмунда путались, и он отчаянно пытался уловить сходство. В этом есть что-то подозрительное. Что-то, что мне нужно вычислить. Кто-то, кого мне нужно вычислить. Пот выступил у него на лбу, он промокнул его платком, сделав это очень осторожно, как будто он слегка касается носа, потому что у него легкий насморк, и продолжая не отрываясь смотреть на экран. Сейчас он быстро взглянет на Соллиса, и все станет ясно как божий день.

Эдмунд взглянул на экран: на фоне горящего дома были Лукреция и ученый. Все выглядело очень неубедительно и по-детски: кто угодно мог понять, что дом сделан из картона и фанеры.

Теперь Лукреция была центральной фигурой. Она переигрывала, прикрывая рот рукой в классическом жесте шока и страха, а потом неожиданно глядя прямо в камеру. Ее глаза сузились и блестели, губы изогнулись в ухмылке. На ней был толстый слой косметики, а Эдмунд считал это очень неприличным. Эти черные накрашенные глаза и какая-то черная блестящая помада. Он осмелился бы сказать, что во времена Лукреции это было модно и дерзко, но, по его мнению, это не было привлекательно.