Зимняя жертва - Монс Каллентофт Страница 69

Бёрье жмет на курок. Раздается отрывистый, мощный звук, и мальчик падает, будто кто-то выбивает из-под него ноги.

Юхан слышит шум впереди и несется туда.

Куда они побежали?

Две стороны.

Юхан бежит вперед и сворачивает налево. Это за поворотом?

Он тяжело дышит.

Он слышит выстрел и чувствует, как холодеет в легких.

Проклятье.

Он спешит на звук.

И тут видит, как Бёрье бросается к телу, лежащему на присыпанной гравием улице. Кровь хлещет из ноги, рука ковыряет снег. Он склоняется над раной. Черные волосы мальчика веером раскинуты на белом.

Бёрье поднимается, отбрасывает в сторону что-то черное, лежавшее на теле.

Потом тело издает звук — крик боли, отчаяния и страха, а может, и растерянности прорезает тишину переулков.

Юхан бежит к Бёрье.

— Он остановился и стал целиться в меня, — шепчет, задыхаясь, Бёрье.

Потом указывает на оружие в снегу.

— Проклятая бутафория. Такие штуки можно найти где угодно. Но как, черт возьми, я мог это разглядеть?

Бёрье опускается рядом с мальчиком.

— Успокойся. Это заживет.

Но тот продолжает кричать, держась за ногу.

— Надо вызвать «скорую», — говорит Юхан.

Малин смотрит на пустую игровую площадку.

«Что же такое словно поднимается из этой земли? Почему именно сейчас?» — думает она и не находит ответа. Может быть, достигнута какая-то точка разрыва и что-то взорвалось именно сейчас, рухнуло в бездну насилия и отчаяния.

Дети.

Толпы растерянных детей.

Они неотделимы друг от друга.

— Его прооперировали. Мы допросим его позже, — звучит усталый голос Свена Шёмана. — Отец подтвердил, что это была их собака, которую он купил для сына.

— Что еще сказал отец? — спрашивает Зак.

— Что мальчика не было дома вчера ночью, что последние годы он живет в мире компьютерных игр, Интернета, хеви-метал и прочего, что его папа назвал «интересом ко всему оккультному».

— Бедный отец, — вздыхает Зак.

Малин представляет себе, о чем он сейчас думает. Вероятно, о том, что его перспективы все-таки оставляют больше надежды, а терзания по поводу матчей Мартина просто смешны и он однажды должен покончить с ними раз и навсегда. Тысячи и тысячи отцов в Линчёпинге могут только мечтать о таком сыне, как Мартин. Да, и когда же следующий домашний матч?

Вероятно, Зак понятия об этом не имеет.

Для него одна только мысль о «Клоетта-центре» отдается болью в мягком месте.

— Отец — менеджер по продажам на «Саабе», — добавляет Свен. — Верных три сотни командировочных дней за год. В такие места, как Пакистан или Южная Африка.

— А приятели? — спрашивает Малин.

— Папа не может назвать никого.

— А как Бёрье? — с тревогой спрашивает Юхан Якобссон.

— Вы знаете, как это бывает. Отстранен от расследования до выяснения обстоятельств стрельбы.

— Но здесь все ясно как божий день, — говорит Малин. — Он стрелял в целях самообороны. Эту бутафорию не отличить от настоящего пистолета.

— Я знаю, — соглашается Свен. — Но, Форс, когда все было так просто?

В десятой палате пятого отделения университетской клиники темно, если не считать светильника над кроватью больного.

Сиверт Нурлинг сидит в полумраке в зеленом кресле возле окна. Это высокий, стройный мужчина, и даже при слабом освещении Малин замечает, с какой твердостью смотрят его синие глаза. Волосы стрижены ежиком, брюки кажутся слишком короткими. Рядом его жена Биргитта — блондинка в джинсах и красной блузе, из-за которой ее заплаканное лицо выглядит еще более опухшим.

В постели лежит мальчик, Андреас Нурлинг.

Его лицо кажется Малин знакомым, но она не может понять откуда.

Одна его нога поднята на вытяжке, а взгляд затуманен анальгетиками и наркозом. Тем не менее врачи разрешили короткий допрос.

Зак и Малин стоят рядом с кроватью, полицейский в форме несет вахту на стуле за дверью.

Мальчик не ответил на приветствие, когда они вошли, и сейчас демонстративно отвернулся. Его черные волосы напоминают нервные штрихи тушью на белой подушке.

— Тебе есть что рассказать нам, — начинает Малин.

Мальчик молчит.

— Мы расследуем убийство. Мы не утверждаем, что его совершил ты, но мы должны знать, что происходило у дерева ночью.

— Я не был ни у какого дерева.

Отец Андреаса встает и начинает кричать:

— Ну, сейчас ты будешь хорошим мальчиком и расскажешь, что знаешь. Это серьезно! Не какая-нибудь дурацкая игра!

— Твой отец прав, — тихо говорит Малин. — Ты нажил себе кучу неприятностей, но если все расскажешь, можешь облегчить свое положение.

Мальчик смотрит на Малин. Она пытается успокоить его взглядом, внушить, что все образуется, и он почти верит ей или решает для себя, что вся эта дрянь уже не имеет никакого значения.

И начинает рассказывать.

О том, как прочитал в газете о трупе на дереве и о Мидвинтерблоте. Как здорово получилось, что он был дома с мамой в тот вечер, когда произошло убийство, и не имеет к этому ни малейшего отношения, потому что это все-таки убийство. О том, как устал от своей вонючей собаки и как его подруга Сара Хамберг предложила стащить поросят у ее родителей. Что у приятеля Хенкана Андерссона оказался в распоряжении простой в управлении грузовой автомобиль, и как он нашел в Сети сайт того самого Рикарда Скуглёфа, о котором читал в газете, посвященный сейду и с описанием обряда Мидвинтерблот. Он рассказывал, как вдруг стал одержим идеями Асатру, и как получал множество странных подстрекательских писем по электронной почте, и как одно шло к другому, так что это уже нельзя было остановить, словно какая-то неведомая сила владела им.

— Мы выпили пива и взяли с собой ножи. Я не думал, что вытечет так много крови. Просто ужас сколько крови! Это было офигенно, правда, чертовски холодно.

Его мама снова ударяется в слезы.

А у папы вид такой, словно он готов наброситься на сына с кулаками.

За окнами больничной палаты беспросветная ночь.

— А Рикард Скуглёф был с вами?

Мальчик качает головой:

— Нет, только те чокнутые, с которыми я переписывался по электронной почте.

— А Валькирия Карлссон?

— Кто это?

— Почему ты побежал? — спрашивает Малин. — И зачем целился в инспектора Сверда?