Окончательный диагноз - Кит МакКарти Страница 7

В среде санитарного персонала больницы царили доброжелательные отношения. Санитары считали себя угнетенной и недооцененной группой, которую вечно обвиняют во всех бедах и никогда не хвалят за выполняемую работу. Их объединяла эта несправедливость. А потому, хотя между кем-то из них и возникали иногда вспышки недоброжелательства, в целом в их комнате всегда царила атмосфера добродушия, пусть даже несколько грубоватого.

Появление среди них Мартина, который редко открывал рот, если к нему не обращались, да и в этих случаях предпочитал отделываться односложными ответами, никогда не смеялся и упорно сидел в одном и том же кресле, с отсутствующим видом глядя в одну точку, если ему не нужно было выполнять свои обязанности, существенно нарушило эту атмосферу. К тому же у Мартина была своеобразная репутация. Он был братом-близнецом Мелькиора, который стал известен беспрецедентно жестокими убийствами. Поэтому неудивительно, что среди санитаров бытовало мнение о нежелательности подобного коллеги, особенно учитывая его странности.

И лишь в последнее время они научились его игнорировать и делать вид, что забыли о том, как он поступил с Баддом.

В общем-то Бадд заслуживал, чтобы его проучили, — он был груб, а порой и жесток, но то, как с ним поступил Мартин, не укладывалось ни в какие рамки. Здесь все сходились во мнении. И Мартина Пендреда спасло от увольнения лишь то, что Бадд его намеренно спровоцировал.

Однако с тех пор никто не пытался шутить с Мартином или оскорблять его. Во всем остальном же он проявлял пунктуальность, и на него можно было положиться.

И тем не менее заместитель старшего санитара взирал на него с внутренней дрожью, и каждый раз при виде Мартина тело его покрывалось мурашками.

Мартин же продолжал взирать на не ведомый никому пейзаж.

Сержант Райт поднял голову и посмотрел в полуденное небо, пытаясь думать о чем-нибудь, не связанном с трупами и их внутренними органами, раскиданными по саду. Хотя в течение всего этого времени Райту удавалось сохранить в животе завтрак и не дать ему соприкоснуться с внешним миром и он полагал, что отбытие Дженни Мюир вместе с ее органами в отдельном мешке принесет некоторое облегчение, ситуация пока не улучшалась.

Из дома до него доносился голос Гомера, руководившего поисками, — его слегка гнусавые интонации были различимы даже несмотря на расстояние и закрытые окна. Гомер был непростым человеком, но и не самым худшим начальником, с которым ему приходилось работать за семнадцать лет службы. Он не был ни продажным, ни ленивым — два качества, которые, на взгляд Райта, были в наибольшей степени присущи высшим полицейским чинам. К тому же он не был глуп (Райт давно заметил, что продвижение по службе не требует ума) и обладал необходимой энергией. Если Гомер считал, что надо что-то сделать, он делал это или, по крайней мере, следил за тем, чтобы это сделал кто-то другой. Райт давно уже пришел к выводу, что вся проблема — в росте Гомера. Не то чтобы он был катастрофически мал, но он был существенно ниже обычного мужского роста, что вполне могло вызывать комплекс Наполеона — Райт читал об этом в одном из журналов жены. О коротышках, компенсирующих недостаток роста своей деятельностью. Одни становились диктаторами и мировыми лидерами, другие сердцеедами, а третьи (хотя в статье об этом не говорилось) — полицейскими инспекторами.

— Райт!

В дверях дома, как всегда с раздраженным видом, стоял Гомер.

— Да, сэр? — поспешно отозвался Райт.

— Отчет, сержант, дайте мне отчет!

Гомер очень любил отчеты. Устные отчеты при частом и продолжительном их скармливании помогали держать его жажду информации в узде, однако лишь чернила и бумага могли обуздать его темперамент на уровне, безопасном для окружающих. Его рацион состоял из постоянного потока слов с добавлением снимков, сделанных на месте преступления, и результатов, полученных судмедэкспертами. Последние являлись для него витаминами и микроэлементами — пусть и в небольшой дозе, они были совершенно необходимы для его здоровья. Как ни странно, грамматическая правильность не являлась обязательным условием информационного благоденствия Гомера; его не смущало разнообразие стилей, варьировавшихся от свободной формы изложения до фальшивого канцелярита с одиночными пиками ясности. Гомер каким-то образом умел извлекать смысл из всего. Райт полагал, что это вызвано его целеустремленностью: из самых загадочных парадигм он извлекал тот смысл, который хотел получить. Эта ограниченная самоуверенность означала только одно — что он был способен достичь фантастических успехов и подвержен катастрофическим провалам. Поскольку любое расследование представляло собой процесс накопления информации, он либо выигрывал (если его первоначальные впечатления оказывались верными), либо проигрывал, если ему не удавалось выбрать виновного из круга подозреваемых или если его первоначальный выбор преступника был неверным.

Райт работал с Гомером три года и уже успел привыкнуть к его методам; количество успехов Гомера несколько превышало количество неудач, и поэтому его репутация неуклонно улучшалась, что не могло не идти на пользу самому Райту.

— Тело увезли, сэр, — произнес он четким голосом, который, как он знал, нравился Гомеру. — Муж в соседнем доме, с ним Кларк. Судмедэксперты заканчивают обследование места, где было найдено тело.

— А мальчик?

— С дедушкой и бабушкой.

— А опрос соседей? Вы организовали его? — Это был нечестный вопрос. Райт не имел подобных полномочий, и Гомер это прекрасно знал — для него это было только поводом изобразить гнев по поводу того, что он и только он обладает навыками и мозгами для организации всестороннего расследования. — Не волнуйтесь, я это сделаю, — добавил он с едва заметным вздохом.

Райт предпочел не комментировать это заявление, тем паче, что Гомер уже перешел к другой теме.

— И никаких следов мозга миссис Мюир? — с легким сожалением осведомился он.

Повергнутый в изумление тем, что начальнику удается задавать столь немыслимые вопросы самым прозаическим тоном, Райт снова поймал себя на ощущении, что диабаз у него под ногами вот-вот будет расцвечен содержимым его желудка.

— Нет, сэр, — ответил он сквозь зубы, чувствуя, как у него сжимается горло.

Гомер нахмурился.

— И куда он мог его деть? — риторически осведомился он, словно разговор шел о спрятанной детской игрушке. — Что он с ним сделал?

— А мы уверены, что он действительно вынул мозг, сэр?

Гомер отреагировал на этот вопрос, изобразив на своем лице презрение. И Райт про себя отметил, что оно хорошо удается его начальнику.

— Конечно, Райт. Почитайте дело. Пендред всегда потрошит тела, удаляет внутренние органы и вынимает мозг.

Райт, читавший дела не чаще, чем учебники по высшей математике, но безусловно слышавший о деле Пендреда, оказался в затруднительном положении, что с ним происходило довольно часто. Гомер вел себя непривычно с. тех самых пор, как они получили вызов. За все годы работы со своим самовлюбленным и все же милым начальником он никогда не видел его в таком состоянии. Обычно любое убийство, с какой бы мерзостью ни приходилось сталкиваться, вызывало у Гомера прилив беспристрастного усердия и медицинского интереса, которые, естественно, окрашивались определенной долей отвращения, однако в данном случае все с самого начала шло не так. Как только Гомер услышал о состоянии найденного тела, он начал излучать — Райт вынужден был признать это — чувство удовлетворения. И по мере того как шло время, это удовлетворение только возрастало, а Райт, не понимавший, чем оно вызвано, и видевший перед собой лишь чудовищность происшедшего, все больше и больше терялся в догадках. «Как можно получать удовольствие от этого кошмара?» — спрашивал он себя снова и снова.