Ящер - Эрик Гарсия Страница 7

— Я не прошу тебя отыскать мне бриллиант Хоупа или что-нибудь в этом духе, — говорит он и вручает мне папку. — Всего лишь немного поработать ногами, ничего невозможного. Ерунда, но за нее платят.

Я перелистываю страницы.

— Расследование пожара?

— В среду утром загорелся ночной клуб в Долине. Одно из заведений Берка.

— Берка?

— Донован Берк. Владелец клуба. Ты что, Рубио, журналов не читаешь?

Я качаю головой, не желая объяснять, что нынче меня разорит и покупка журнала.

— Берк — большой воротила по части ночных клубов, — объясняет Тейтельбаум. — В его заведениях каждый день толкутся знаменитости, в основном динозавры, но есть и человечья клиентура. Клуб застрахован по полной программе, так что за причиненные огнем убытки им теперь придется платить около двух миллионов долларов. Страховая компания хочет проверить, не сам ли Берк запалил свой клуб, так как «дела у него шли паршиво».

— Так и есть?

— Что?

— Паршиво.

— Господи, Рубио, откуда мне знать? Ты здесь частный детектив.

— Был кто-нибудь в клубе, когда загорелось?

— Почему бы тебе самому не почитать эту чертову папку? — выходит он из себя. — Да, да, куча народу. Свидетелей масса, вечеринка в полном разгаре. — Он обрушивает новый удар по Ньютоновым шарам — явный сигнал, что в моем присутствии больше не нуждаются. Я поднимаюсь.

— Что со временем? — спрашиваю я, заранее зная ответ.

— На день меньше, чем обычно. — Шаблонный ответ. Считается остроумным.

Я стараюсь, чтобы следующий вопрос прозвучал как бы между прочим. Хотя это вовсе не так.

— Оплата?

— Страховая компания готова отстегнуть пять косых плюс расходы. Три забирает агентство, так что тебе остаются две тысячи баксов.

Я пожимаю плечами. Вполне нормально, особенно если учесть оплату большинства сотрудников «ТруТел», с трудом сводящих концы с концами.

— Но у меня возникли сложности с бассейном на заднем дворе, — продолжает Тейтельбаум, — и мне нужно немного наличных. Давай-ка поделим твои комиссионные пятьдесят на пятьдесят.

Он силится улыбнуться, и этот акулий оскал вызывает во мне едва преодолимое желание захлестнуть у него на шее тонкие проволочки Ньютоновых шаров.

Но какой у меня выбор? Одна косая лучше, чем ничего, а после того как я пролетел с Омсмайером, это, пожалуй, мой единственный шанс заплатить по закладным и отодвинуть банкротство. Ладно, изобразим ущемленное самолюбие. Вытянув шею, насколько позволяет моя человеческая оболочка, я задираю нос, прижимаю к груди бумажную папку и гордо направляюсь к дверям.

— Смотри, не напортачь, Рубио, — бросает мне вслед Тейтельбаум. — И не приноси, как обычно, недоделанного дерьма, если хочешь и дальше получать здесь работу.

Я еще и дюжины шагов не прошел, а ветка базилика уже хрустит на зубах, и остается позади тирания Т-Рекса, и условия его более не кажутся мне столь унизительными. Деньги в банке, возможно, чуточку респектабельности, а потом оглянуться не успеешь, как прочие детективные агентства в очередь встанут, чтобы вручить самую лучшую и дорогую работу «сыску Ватсона и Рубио». Да, я возвращаюсь. Я уже на пути к успеху. Раптор снова на коне.

По дороге к выходу я торжествующе подмигиваю временной секретарше, печатающей что-то в приемной. Она шарахается от изъявлений моей дружбы, будто застигнутая врасплох гремучая змея, и мне кажется, что она вот-вот обнажит ядовитые клыки и скользнет под письменный стол.

Шесть листиков базилика энергично творят свою особого сорта магию в горах и долах моего метаболизма, и лишь травяная истома удерживает меня от того, чтобы выбежать из переполненного городского автобуса, по-обезьяньи размахивая руками над головой. Первый раз в жизни мне приходится пользоваться общественным транспортом, и он будет последним, если скудные накладные расходы, выделенные Тейтельбаумом на это дело, позволят снять что-нибудь получше семьдесят четвертого «Пинто». Уж не знаю, что там сдохло в автобусе, но судя по накатывающим на меня с трех последних рядов ароматам, я представляю это себе огромным, уродливым и сожравшим на последнем издыхании чертову уйму карри.

У сидящей рядом со мной женщины голова обвязана лентой из фольги, и хотя я не спрашиваю, зачем ей эта фольга, — у меня принцип никогда не задавать вопросов тем, кто заведомо пользуется конституционным правом на невменяемость, — она все же чувствует необходимость проорать мне, что защитный головной убор отпугивает «наземных насекомых» от ее «влажных местечек». Я энергично киваю и поворачиваюсь к окну в надежде просочиться сквозь него в разумный внешний мир. Но окно закрыто. Наглухо задраено. К защелке прилеплен комок розовой жвачки, и я чуть ли не различаю пляшущих на нем бактерий, что приглашают меня испытать судьбу и отковырнуть затвердевшую дрянь.

Однако базилик пробирает все круче, смягчая окружающую действительность, и я откидываюсь на жесткую виниловую спинку автобусной скамьи в надежде отвлечься от какофонии кашля, чиханья и бесконечных речей, направленных против общества и этих проклятых наземных насекомых. Руки, прежде скрещенные на груди, расслабленно виснут по бокам; я ощущаю, как уголки губ дергаются в чуть заметной ухмылке. Полная расслабуха.

Не знаю, как ему это удавалось, но Эрни был постоянной опорой общественного транспорта. Действительно, каждую неделю, обычно по четвергам, не реже одного раза утром и одного вечером мой партнер-Карнотавр усаживался на скамейку и ждал, когда покажется номер 409, чтобы добраться до нашей конторы на Вест-Сайд, а потом вернуться домой.

«Будь ближе к народу, — не уставал говорить мне Эрни. — Не теряй связи с добрыми людьми». И хотя в этом автобусе нет никаких добрых людей, к которым мне захотелось бы стать поближе, я уверен, что сам Эрни верил в свои слова. Я всегда был в этом уверен.

Эрни.

Последний раз я видел Эрнста Джей Ватсона, частного детектива, утром восьмого января, почти десять месяцев назад. Он направился к двери, и я почел за лучшее не заметить его уход. Мы как раз закончили на редкость несущественный спор — полная чепуха, мелкая размолвка из тех, что случались у нас три-четыре раза в неделю; точно так же ссорятся давно живущие вместе супруги из-за привычки мужа грызть оставшийся на дне стакана лед или пустой непрекращающейся болтовни жены — привычка, не более того.

«Я позвоню тебе, когда вернусь из Нью-Йорка», — бросил он, переступая порог нашего офиса, и я хмыкнул в ответ. Вот так — просто хмыкнул. Последним, что услышал от меня Эрни, было недовольное «гм», и только ежедневная доза травки позволяет отогнать эту свербящую мысль.

Конечно, все его внимание сконцентрировалось на том деле, ничем, как мне казалось, не отличавшемся от других, но оно не было обычным. Это было большое дело. Большой Тиранозавр Рекс. Вернее сказать, большой Карнотавр.