Врата «Грейвз» - Деннис Берджес Страница 7

– Вы ему симпатизировали? Доверяли? – спросил; я, поднимаясь с кресла, которое вдруг стало слишком тесным. Я сделал несколько шагов и повернулся к Конан Дойлу.

– Он был довольно толковым малым, а то, что я выяснил на этой неделе, доказывает, что коллеги его уважали. Мой друг-гипнотизер высокого мнения о его статьях, посвященных медицине. Но не могу сказать, что он мне нравился. В нем было высокомерие, иногда встречающееся в пожилых врачах. Он не считал своих пациентов за людей – или так мне казалось.

– Но доверяли ли вы ему лично? – Я не мог поверить, что обсуждаю письмо от покойного доктора, как будто такое вообще возможно.

– Да, я ему доверял. Видите ли, в нашей семье именно я нес ответственность за отца, после того как он был отправлен на лечение. Я подписывал счета на выплаты из трастового фонда, созданного моей старшей сестрой для ухода за отцом. Только я навещал его. Много лет подряд при каждом посещении отца я подолгу беседовал с Гассманом. Мне приходилось доверять ему, – Он поднялся и сунул руки в карманы, затем вытащил и нервно переступил с ноги на ногу. – Кстати, в восемьдесят девятом мы с ним вместе посетили профессора Мило де Мейера в Саутси. Вы слышали о нем?

– Пожалуй, нет.

– Он читал лекции о месмеризме для врачей. Демонстрация его техники гипноза, мягко выражаясь, не оправдала ожиданий. Я считал де Мейера скорее ярмарочным фокусником, а не врачом.

Я снова отошел от стола и повернулся к хозяину дома. Мне не хотелось обсуждать с ним проблемы месмеризма.

– А что же альбом? Кто еще видел его, кроме Гассмана?

– Думаю, никто. Я храню его в библиотеке в загородном доме, под замком. В клинике Монтроуз Гассман порой показывал мне альбомы, что забирал у отца. Доктор Гассман придерживался теории, что они могут пролить свет на его душевное состояние. Сам я никогда не показывал альбомы никому из родных. Мы не часто разговариваем об отце, и, уж конечно, не о последних годах его жизни.

– О таком не говорят, – откликнулся я, поскольку не придумал ничего лучше.

– Именно так. Из-за этого люди могут начать опасаться за самих себя. Наследственность и все такое.

– Но вы сохранили альбомы? – спросил я.

– Из сентиментальных побуждений. К тому же отец был талантливым художником. Даже опередил время. Знаете, он проектировал прекрасные здания для завода в Эдинбурге.

– И никто не мог знать о случившемся? Никто не присутствовал, когда вы вырвали страницу?

– Нет. Полагаю, Гассман мог описать кому-нибудь эту сцену, но самого рисунка не видел никто. Видите ли в этом-то и проблема. Вы знаете, над чем я сейчас работаю, – да все это, впрочем, знают. Это письмо может привести меня к настоящему открытию, если это не подделка.

Так вот в чем дело. Я понял, к чему он клонит: пытается вовлечь меня в какие-то спиритические расследования, которые не только отнимут у меня время, но и навредят моей репутации.

– Но ведь это, вполне вероятно, и есть подделка.

Я всматривался в лицо Конан Дойла. Доказательство истинности спиритизма стало для него чуть ли не профессиональным интересом. Он посвятил ему всего себя, при этом лучше, чем кто-либо другой, знал, насколько это вредит его репутации.

– Существует большая вероятность того, что это подделка, – согласился он. – Я уже пару раз подвергался унижению. – Он помедлил в ожидании ответа, но я промолчал. – Вот поэтому мне и нужны вы. Если вы займетесь этим делом, никто не догадается, что я обратил внимание на записку. В зависимости от того, что вы обнаружите, я решу, продолжать ли расследование. Мне не придется признавать, что я в этом участвую, до тех пор пока все не разрешится тем или иным образом. Я навел справки об этой женщине – ее повесят через неделю. В этом смысле речь действительно идет о жизни и смерти.

– Полагаете, у вас получится осуществить то, о чем просят в записке? – указал я на листок бумаги на столе. – Вы можете провести кого-либо в камеру смертников?

– Естественно, и, как намекает эта записка, это могут очень немногие. Для этого требуется человек с существенным влиянием.

Я обдумал его просьбу. Вероятнее всего, никто об этом не узнает, а я окажу услугу человеку, обладающему «существенным влиянием».

– Так вы хотите, чтобы на встречу со смертницей отправился вместо вас я?

– Я хочу, чтобы завтра вы приехали в Уиндлшем. Я покажу вам альбом и расскажу, что уже успел узнать. – Он положил мне руку на плечо. – Когда я наводил о вас справки, вас рекомендовали как совершеннейшего скептика в подобных вопросах. Но поверьте, в этом деле мне и нужен скептик, – добавил он с подчеркнутой искренностью.

Я был совершенно убежден, что спиритисты разделяются на две категории плутов и глупцов. Конан Дойла я отнес бы ко второй. Хуже того, я подумал, что, вероятно, душевная болезнь его отца постигла и сына. К тому же я никогда не занимался расследованиями подобного рода. Не по душе мне что-то соседство тюрем и виселиц.

– Безусловно, – сказал я. – Я приеду в Крауборо утренним поездом.

Не успели эти слова сорваться у меня с губ, как я уже недоумевал, как это произошло. И так же быстро понял, 'что никаким способом не мог бы отклонить просьбу Конан Дойла.

Мы снова пожали друг другу руки, он сказал, что заберет меня завтра на станции, поскольку собирается выехать в Уиндлшем на автомобиле рано утром. Когда я покинул библиотеку, в гостиной не было никого, кроме двоих слуг, наводивших порядок. Я вышел на улицу; замаячила перспектива бодрящей прогулки длиной примерно в милю. Я оставил машину дома и приехал на такси, надеясь, что меня кто-нибудь подвезет. Теперь для этого было уже поздно.

Однако все вышло иначе: не успел я пройти и ста футов, как услышал сзади шум подъезжающей машины. Когда она медленно проезжала мимо меня, я обернулся и увидел, кто сидел за рулем.

Женщины по природе скрытны и сами хранят свои секреты.

Скандал в Богемии [4]

– Вы замерзнете, мистер Бейкер, – произнес голос из машины.

Я немедленно узнал Брайана Донливи, клерка, работавшего в Уайтхолле, и моего хорошего друга, который тоже был на приеме.

Я нагнулся и, заглянув в машину, увидел, что с ним был Том Куртленд. На приеме я немного с ними пообщался. Мы регулярно встречались, чтобы пропустить пинту в «Улане», ночном пабе возле моего дома в Пимлико. Для моей работы требовалось иметь друзей среди нужных государственных служащих, но эти двое были моими друзьями еще с войны, выжившими. Их я никогда не использовал для выуживания информации. В результате я часто получал ее, хоть они прекрасно знали, что я американец.

Я не мог понять, почему они все еще здесь, ведь прием закончился уже давно. Не успел я задать вопрос, как Брайан предложил заехать в «Улан». Поскольку он был на машине, а паб находился всего в нескольких сотнях футов от моего жилья, я с радостью согласился.