Бойня - Владимир Ераносян Страница 7

Над ним буквально издевались эти заскорузлые всезнайки, вся медицинская практика которых сводилась к аппендиксу в самом безобидном случае, а в основном – к плагиату, бездумному использованию чужих разработок, присвоению чужих заслуг. Ну и заискиванию перед новой кремлевской знатью. Одновременно они не скрывали своего пренебрежения к «черни», к коей они относили всех, кто стоял в табели о рангах ниже армейского генерала, представителя администрации президента, высших офицеров МВД и ФСБ и серьезных бизнесменов. Все ранжировалось четко: МВД курирует малый бизнес, ФСБ «крышует» крупный… Доктора лечат за деньги тех, у кого деньги водятся. Остальные – в очереди. А какое здоровье нужно иметь, чтобы выстоять в нашей очереди! Раз они в ней стоят – значит, могут выздороветь сами.

Функель не отчаивался. Он был фанатиком науки. Наплевать! Они просто завидовали его открытию. Да, именно так он считал. Иначе самые бездарные, но шустрые не навязывались бы в соавторы. Он отфутболивал всякого, кто приближался к его «священной корове». К выстраданной им и только им гипотезе, обоснование которой профессор изложил в своей монографии. А доказать ее он собирался эмпирически.

Сперва от обратного. Опыты над грызунами привели к фантастическим результатам. На начальном этапе новорожденным крысам удаляли часть головного мозга. А на ее место вживляли стволовые клетки человека. Поразительно, но всего через несколько недель в ста процентах случаев выяснялось, что клетки не только приживались, но и начинали создавать новую структуру. При этом человеческие клетки создавали устойчивые связи со всем организмом крысы и действовали как часть мозга грызуна. Функель предположил, что пораженные участки человеческого мозга можно восстановить, имплантировав крысиный мозг. Для этого потребовалось много времени, большие деньги и «тепличные» лабораторные условия. А главное, человек. Подопытный образец. Законно найти человека для подобных экспериментов Функель бы не смог. Такого человека могли предоставить только спецслужбы. Это мог быть или зэк, или первопроходец из готовых на все военных. Благо на жизненном пути Функеля возник Дугин.

Теперь у него были доказательства. Научное обоснование. Аргументы. Его тетрадь стоила миллионы. То, что он сотворил практически в одиночку, в операционной, являлось неоценимым вкладом в развитие цивилизации… Он прооперировал человека, раненого бойца, и поставил его на ноги. Он готов был кричать об этом, чтобы заткнуть своих оппонентов раз и навсегда. Но не мог. Вынужден был молчать. Почему? Во-первых, у этих пустомель с синдромом Фомы неверующего появился бы козырь в их бессильной, а оттого заведомо проигрышной борьбе с истинным знанием. Истина неистребима, но носители ее – живые люди. Они обвинили бы его в антигуманном отношении к человеку. А во-вторых, что важнее и являлось определяющей причиной «омерты», правила неразглашения тайны, он дал слово своему благодетелю, Дугину, держать язык за зубами.

Дугин. Умнейший, проницательный, волевой, страшный… Он поверил в теорию Функеля. Он убедил государство, это инфантильное, самоустранившееся от всего, дистанцировавшееся от проблем коррупции, миграции, экстремизма, ксенофобии, от всего, что действительно волновало граждан, государство финансировать этот великий проект и предоставить для эксперимента пациента. Пройдет немного времени, страсти поутихнут, Дугин доложит кому надо, и ему, скромному ученому, воздадут по заслугам. Государственная премия, орден «За заслуги перед Отечеством», почет и уважение, а может, дадут с барского плеча дачку в Переделкино, как поощряли в старые добрые времена Советов лучшие умы.

Максим… Максим теперь был не просто человеком. Он одновременно был и человеком, и крысой… Необыкновенной крысой. Хотя обо всем по порядку и всему – свое время…

А пока профессор Функель с одержимом блеском в глазах рассматривал в микроскоп похожее на грецкий орех содержимое вскрытых черепков подопытных крыс. Эти грызуны поменьше того. Тот, серый, самец был настоящей бойцовской крысой. Ему не было равных. Победитель, вожак, безжалостный убийца. Дугин потребовал осуществить пересадку подкорковых узлов именно этого самца. В интересах ведомства.

Явное преобладание инстинктов агрессивности над самосохранением – вот что на самом деле привлекло Дугина. Отсутствие свойственной человеку внутренней борьбы мотивов, бесповоротность суждений и умозаключений, беспредельная уверенность в правильности своих действий, мгновенная реакция на любой раздражитель, уникальная изворотливость и приспособляемость к условиям среды, поразительная живучесть. То, чего так не хватает человеку разумному, обремененному условностями социума, доктриной филантропии.

Реэволюция в области высшей нервной деятельности – суть открытия сводилась к процессу, обратному дарвинизму. Правда, для полковника Дугина открытие носило практический смысл и имело сугубо прикладной характер. Максим стал инструментом его борьбы.

Методы вендетты Дугин выбрал изощренные. Победа достается дерзким. И вооруженным. Расшатать ситуацию в России элементарно. Именно этого требовал текущий момент. Хаос – самое надежное прикрытие для безнаказанной мести. Массы – это толпа. У толпы свои поводыри, люди духовно низкие и с такими же низменными лозунгами. Плодами их усилий должны воспользоваться истинные лидеры, и если гнев – оружие страсти, то хитрость – оружие идеи. На первом этапе потребуется бойня. Она приведет к власти. Ну а путч возглавят заслуженные офицеры…

– Не сотвори себе кумира! – кричал Красс.

Кличка «Красс» принадлежала вожаку «братства» Василию Красову. Он собрал своих татуированных бойцов в пивном ресторане на Сухаревке, где двадцать четыре плазменных экрана могли быть разбитыми в любую секунду, если бы «Спартак» не сравнял счет. – Рабы зажрались! Бегают, как подстреленные, а мы в них еще не стреляли! На хрена столько черномазых ниггеров в команде!

Затем уязвленный ничьей Вася, наверняка уверенный, что «рабы» восстали, решил, что подавить «восстание» сумеет только он. Так же эффективно, как Лициний Красс, будущий триумвир Рима, разбил армию рабов Спартака. Прямо сейчас Вася не мог распять вдоль «Аппиевой дороги» продажных футболистов и их не по заслугам высокооплачиваемого тренера, причастных к договорному, на взгляд Красса, матчу.

Поэтому свой гнев Вася обратил на музыкантов дешевого оркестра мариаччо в сомбреро, обслуживающих банкет не болеющей ни за каких футболистов компашки. Людей, отмечающих чей-то день рождения, напрягало соседство футбольных фанатов, но они продолжали отдыхать за столом неподалеку от сценического подиума, высказывая замечания лишь метрдотелю. Тот только кивал и обещал утихомирить бритых парней. Как только найдет хозяина или хотя бы охранника…

Музыканты имели восточную внешность, что в данный момент послужило им приговором. Бритоголовые парни вытолкали их со сцены. Самый ретивый из бритых снял майку, гордо обнажив коловрат на груди, и заорал в микрофон:

– Россия для русских! Москва для москвичей! Слава России!

Он вскинул руку в фашистском приветствии, завершив свой спич призывным возгласом: «Зига!» Кое-кто из ребят Красса ответил: «Зага!» А Красс на это только осушил очередную кружку пива.