Завещание Сталина - Эдуард Скобелев Страница 74

— Тебе действует на нервы? Но ты отлично перевариваешь все продукты, что я таскаю сумками и авоськами! Жрёшь, не давясь, чёрную икру и смокчешь женьшеневую настойку! Ты болонке бросаешь «советскую» и «брауншвейгскую» колбасу!.. Мне это не действует на нервы всякий раз, как я иду через проходную! А тебе действует!.. Я, может, каждый раз умираю, у меня уже нервы не в порядке!

— Пупсик, ты уже израсходовался во всех своих узлах, это знает каждый, кто видит твою касторовую морду, — продолжает Дина Марковна, глядя в потолок. — А между прочим, твой компаньон Цесарийский даже не знает, что такое импотенция. — Она произносит последнее слово в растяжку, на иностранный манер выговаривая «о» и «м».

— Да он ходячий поц! — с надрывом кричит Борух, и бледное лицо его багровеет. — Что, он щупал тебя?

— Нет, ещё не щупал. Он интеллигентный человек, и я уважаю его.

— Не понимаю, — говорит ошеломлённый, униженный Борух, стоя посреди комнаты с дипломатом, в котором сыр пошехонский, три банки португальских сардин и шесть плиток лучшего московского шоколада. — Зачем я кормлю такую старую суку в японском халате за триста «рэ»?..

— Вот и вся твоя культура, — комментирует Дина Марковна. — А от тебя пахнет псиной даже после бани. Но на людях ты целуешь мне ручку и суёшь цветы. Неужели таковы уже все еврейские семьи?

— Нет, не все, — через одну, — говорит Борух и крутит шеей: жалеет, что не может дать полной воли своему гневу. — Когда мы установим мировое господство, у меня будет десять наложниц и десять рабов.

— Тихий ужас, — качает головой Дина Марковна. — Все наложницы будут мастурбантками… А рабов у тебя сегодня гораздо больше. Весь коопторг работает на одного такого жулика.

— Боже, как я одинок, — стонет Борух. — Эти жестокие, прокурорские слова говорит самка, от которой не рождаются даже крысы!..

От жены, которую он возненавидел так, что подарил ей квартиру, правда, однокомнатную, чтобы только отвязаться, мысль Боруха Давидовича перебирается на абстракции.

Перед ним в разных положениях, как рекламная бутылка на телеэкране, плавает догадка о том, что евреям будет становиться на земле всё труднее и невыносимей, по мере того, как их вожди будут концентрировать у себя мировую власть. «Да-да, — думает он, сознавая бесполезность своей догадки. — Ни один еврей не должен предъявлять счета русским людям, ибо евреи спасены русскими — и не единожды. Мы сами придумали про антисемитов, никакой ненависти у русских нет, взять того же Шульгина!.. Мы слишком много хотим!..»

Он практически не читал русской патриотической литературы, привычно зачисляя её в разряд антисемитской. Всякий раз, когда он приступал к чтению, он чувствовал, что ему что-то давит на мозги; какие-то внушённые шаблоны. Он понимал только то, что люди, пытаясь разобраться в причинах своего ужасного положения, городят сущую чепуху. Да, многие факты верны, он знает ещё более вопиющие, но большинство фактов террора по отношению к русским претензиям на самостоятельность этим авторам, конечно, не известны. Все русские и те, кто невнятно выражает их точку зрения, дезорганизованы и запуганы, поэтому есть травля, но нет признания травли, есть преследование за инакомыслие, но нет желания обсудить всё так, чтобы не наступать друг другу на сердце…

Его шеф, который участвовал в закрытой зарубежной программе «Полёт мухи», однажды предложил ему, Боруху, прочесть книгу, с которой была удалена обложка и все другие атрибуты и взамен проставлен тушью жирный номер.

Книга повергла его в дрожь и уныние. Она раскрывала как раз ту тайну, которую евреи тщательно прятали от самих себя.

«Боже, — думал он, — всем нам каюк, потому что каждый из нас теперь знает, что мы идём не к мировой власти, а к общей погибели».

Стараясь разузнать что-либо об авторе, убедительно доказавшем, что достижение гегемонии немыслимо без создания тайного мирового НКВД с годовым бюджетом в 100–150 млрд. долларов, он проявил интерес к проекту «Полёт мухи», но шеф, глянув на него с подозрением, сказал:

— Отвяжись и не оголяй зад, пока тебе не подставили горшок! Я сам знаю только то, что тысячи специально нанятых людей по всему миру читают весь бред, который печатается, и по специальному классификатору разносят добытую информацию. Там, чтобы ты успокоился, есть разделы: «новые методы шпионажа», «новые социальные проекты», «новые технические идеи», «новые способы ведения войн», «новые политические идеи», «новые способы зомбирования», «новые теории о вселенной», «новые способы эффективной эксплуатации духовной энергии»… Всё — новое. В новом мире победит только тот, кто сумеет извлечь прибыль из всего этого хлама… Боюсь, что мы не сумеем.

— Почему?

— Потому что оголяем зад и тужимся, хотя под задницей нет горшка. Мы слишком самонадеянны или, как считает автор, которого ты мне возвратил, больны… Да, с генетикой у нас полная труба. «Разумный хищник всегда болен» — помнишь эти слова?..

А дальше — снилось или мерещилось. Да так явственно, будто совершалось наяву. Но мышление было совершенно уже не его, это было мышление автора книги, на которой был проставлен жирный номер.

Вот, будто он, Борух, сидел в кухне и доедал свой завтрак. Из комнаты доносились звуки включённого телевизора, шумели трубы, дергался холодильник, по потолку топал ногами, маршируя, шестилетний сын его телохранителя. И вдруг все звуки вырубились. Стало тихо-тихо, как в чулане, где в старых чемоданах прели накопленные за жизнь бебахи и резали шерсть своими швальцами молевые червячки.

— Спрашивай, — послышался тонкий, булькающий голос. — К каждому из живущих когда-либо является высшее знание, созданное случайным вихрем событий…

— Кто ты?

— По-твоему, Бог. По-моему, сгустившаяся энергия тоски.

— Ты Яхве, еврейский бог?

— Словесный понос недоумка: разве Бог может иметь имя? Разве он может принадлежать к тому или иному племени? Прикинь, сколько эпох, сколько стран, сколько народов пытаются свести божественную жизнь бесконечности к жалким условностям своих обстоятельств! Неужели ты полагаешь, что этот примитив ещё способен парализовать мозги?

— Значит, ты не Бог? Значит, Бога нет?

— Кто тебе это сказал, шалопай? Каждый человек живёт с Богом. Едва только человек сталкивается со своей слабостью и невозможностью одолеть обстоятельства, сразу же появляется Бог как мысленное отражение иной возможности. И какая разница, как его называют? Те же, упрямые козлы, возомнившие о себе, что им все доступно, гибнут тем быстрее, чем менее верят в высшую справедливость… Зачем Богу появляться среди людей, составляющих ничтожную часть вселенной, далеко, кстати, не лучшую? Люди пугают друг друга, потому что не верят друг другу. Не пора ли преодолеть этот дикий предрассудок?

— Так что же Яхве? Я всегда считал, что меня ведёт Яхве.

— Тебя вела и ведёт собственная трусость. Трусость и слабость плодят фантазии. Смелый и сильный видят реальное будущее…