Мэри, Мэри - Джеймс Паттерсон Страница 8

От вони, стоявшей в лимузине, выворачивало наизнанку. Опыт научил меня одной полезной вещи — надо продержаться примерно три минуты, пока не притупится чувствительность рецепторов. А дальше все будет в порядке. Всего три минуты, чтобы прийти в себя и вспомнить, что я снова взялся за расследование убийств.

Я внутренне собрался и сосредоточил внимание на деталях преступления.

Прежде всего меня поразила подробность, которую я не ожидал увидеть, хотя уже слышал о ней раньше.

Лицо Антонии Шифман стало практически неузнаваемым. Левую часть полностью снесло выстрелом, очевидно, сделанным с близкого расстояния. То, что осталось — правый глаз, щека и рот, — превратилось в кровавое месиво. Судя по всему, убийца был в ярости, но его гнев обрушился на Антонию Шифман, а не на ее шофера.

Одежда актрисы осталась нетронутой. Никаких признаков сексуального насилия. Никакой крови и пены в ноздрях и уголках рта — свидетельство того, что она умерла почти мгновенно. Кто мог совершить такое зверское убийство? Почему жертвой стала именно Антония Шифман? О ней хорошо писали в прессе, она считалась прекрасным человеком. У этой женщины не было врагов — так утверждали все. Тогда чем объяснить эту резню? Эту жуткую бойню у собственного дома?

За моим плечом вырос агент Пейдж:

— Как вы думаете, с чем связаны эти порезы? Может, намек на пластическую хирургию?

Молодой агент пропустил мимо ушей мои тонкие и грубые намеки на желание остаться одному, но у меня не хватило духу осадить его как следует.

— Вряд ли, — ответил я. — Я не хочу гадать на пустом месте. Мы узнаем больше после вскрытия. А теперь, Пейдж, будь так добр — дай мне поработать.

Изуродованное лицо актрисы покрывала корка сухой крови. Дикое варварство. И о чем мне теперь докладывать президенту? Как сообщить, что случилось с его другом?

Водитель Бруно Капалетти все еще сидел за рулем. Пуля прошла сквозь левый висок и разнесла большую часть головы. Пятно крови на соседнем кресле было смазано, вероятно, самим убитым, но скорее всего преступником, стрелявшим в Антонию Шифман с переднего сиденья. В куртке шофера нашли немного кокаина. Связано ли это с убийством? Наверное, нет, но я ничего не мог сказать наверняка.

Наконец я вылез наружу и глотнул свежего воздуха.

— Странная неувязка, — пробурчал я себе под нос.

— Аккуратность и неряшливость? — уточнил Пейдж. — Спонтанность — и полный контроль?

Я покосился на агента и усмехнулся. Его проницательность немного удивила меня.

— Все верно. Именно так.

Убийца хладнокровно застрелил шофера в машине. Но то, как он стрелял в Антонию Шифман, и особенно порезы на лице актрисы свидетельствовали об импульсивной, неуравновешенной натуре.

Не обошлось и без визитной карточки. Дверца лимузина была облеплена детскими наклейками — пестрыми бумажками, изображавшими радугу и единорогов. То же самое обнаружили на месте преступления на прошлой неделе. На каждой картинке красовалась одна прописная буква: два раза А и один раз — Б. Что бы это значило?

Пейдж уже рассказал мне о первом убийстве. Шесть дней назад в одном из кинотеатров Уэствуда застрелили женщину, связанную с кинобизнесом, — преуспевающего продюсера Патрис Беннет. В тот раз она была единственной жертвой, и дело обошлось без резни. Но буквы на наклейках оказались те же самые — А и Б.

Преступник явно хотел оставить свой знак. Он не импровизировал, но его приемы менялись. Я бы даже сказал — шли по восходящей.

— Что вы думаете? — обратился ко мне Пейдж. — Не против, что я спрашиваю? Или мне лучше помолчать?

Не успел я ответить, как к нам подошел второй агент. Невероятно, но девушка выглядела еще более загорелой, чем Пейдж. Очевидно, их производили в одном инкубаторе.

— В «Лос-Анджелес таймс» пришло еще одно электронное письмо, — доложила она. — Тому же редактору, Арнольду Гринеру, и от той же Мэри Смит.

— Газета уже сообщила об этих письмах? — спросил я. Агенты покачали головами. — Хорошо. Будем копать в эту сторону. И не забудьте про детские наклейки. Узнайте все, что сумеете. Особенно про буквы А и Б.

Я взглянул на часы. Половина шестого. Еще час уйдет на дом Шифман, потом надо будет поговорить с Арнольдом Гринером. До конца дня придется заглянуть в местную полицию. А вокруг рыщет этот чертов Джеймс Траскотт. Дома в Вашингтоне я часто оставался без еды. Нана и дети к этому уже привыкли, и Джамилла меня, наверное, тоже извинит, однако радоваться нечему. Я упустил отличный шанс избавиться от дурной привычки — пропускать ужины со своей семьей.

Но поворачивать обратно поздно. Я позвонил в отель Нане, затем связался с Джамиллой. Потом подумал о несчастных семьях Шифман и Беннет и снова занялся своей работой.

— Объясните, почему я. Зачем она присылает их ко мне? В этом нет никакого смысла. Вы согласны? Надеюсь, вам уже удалось что-нибудь выяснить? Эти убийства ужасны, просто ужасны. Весь Голливуд сходит от них с ума. Поверьте, тайна Мэри Смит скоро выплывет наружу.

Во время нашей встречи Арнольд Гринер постоянно забрасывал меня этими и подобными вопросами. Мы сидели посреди редакции «Лос-Анджелес таймс», в прозрачном кабинете, похожем на большой аквариум в форме буквы L. Остальной зал занимало открытое пространство, разбитое на рабочие отсеки.

Иногда кто-нибудь из сотрудников приподнимал голову над перегородкой, бросал взгляд в нашу сторону и снова нырял вниз. Гринер с усмешкой называл эти маневры мышиной разведкой.

Журналист сидел на черном кожаном диване, нервно потирая сморщенные на коленях брюки. Порой он раскрывал блокнот и делал в нем какие-то заметки.

Разговор шел о прошлом Гринера — его учебе в Йеле, стажировке в «Вэрайити», где он правил корректуру и носил кофе редакторам, и быстром восхождении по карьерной лестнице после того, как ему удалось взять интервью у Тома Круза на корпоративной вечеринке. Два года назад «Лос-Анджелес таймс» пригласила его вести собственную колонку «Закулисной жизни». Среди коллег, объяснил мне Гринер, у него была репутация своего человека в Голливуде и мастера острых интервью. Кажется, этот парень был о себе очень высокого мнения.

Никаких иных связей между журналистом и убийствами в сфере киноиндустрии обнаружить не удалось. Несмотря на это, мне не очень верилось, что Мэри Смит выбрала его адресатом своих писем наугад. Похоже, Гринер и сам в это не верил. Он вел себя очень беспокойно, блуждая взглядом по залу и почти безостановочно болтая с самого начала нашей встречи.

— Мистер Гринер, постарайтесь немного успокоиться. Прошу вас.

— Вам легко говорить. — Он резко отпрянул, но сразу извинился: — Простите, ради Бога. — Журналист прижал пальцы ко лбу и потер переносицу. — У меня легковозбудимая нервная система. Еще с детства.