Красный Треугольник - Антон Чиж Страница 8

И тогда Тимур выхватил спрятанный козырь, сжал в кулаке и, как мог далеко вперед, выкинул руку. Ощутив мягкий тычок, нажал пуск и стал давить не переставая. Голубые молнии разряжались с сухим хрустом.

Недолгая тишина закончилась звуком рухнувшего врага. Электрошокер Федора выручил. Теперь можно было убежать, спрятаться по-настоящему и дождаться утра. Измученное тело умоляло дать деру, но Тимур победил его. Нащупал в кармане ронсон, нажал педальку, турбопламя загудело пчелкой. Синий язычок освещал так слабо, что поверженного разглядеть не удалось. Тимур решился на крайнюю меру: вынул евро и хладнокровно поджег. Красочная бумага загорелась с праздничным треском, прибавляя света. Поднес валютную лучину, чтобы рассмотреть, кого же он вырубил.

На холмике сапожных стелек, свесив голову, скрючился некто маленького роста в резиновом плаще химзащиты и кожанке с костяными пуговицами. Рука его сжимала нечто вроде короткой палицы с торчащими штопорами. Что любопытно: от запястья к рукоятке тянулся резиновый жгут, чтобы палицу можно было кинуть и вернуть. Оружие казалось диким, и названия-то ему не было, кроме летальник, но для пробивания затылка хватило бы.

Тело не шевелилось. Тимур поднес догорающую купюру к лицу и разглядел, что победил женщину, скорее молоденькую девицу, довольно милую, хотя косметика и сережки ее не украшали, потому что их не было, а шрамов хватило бы на трех мужиков. Девочка, видимо, бойкая, так и норовила влезть куда не следует. Одно казалось странным: уж больно тихо отдыхала она от ударов электричества.

Бумажка догорела, прихватив пальцы. Ругнувшись, Тимур пожертвовал второй сотней, тронул девчонку за грязную шею и не нашел пульса. Нет, это невозможно. Бытовой шокер может привести к обмороку, но убить им практически нереально, только в редчайшем случае, если у несчастного стоит кардиостимулятор. Судя по лихому виду, со здоровьем у девицы было все в порядке, бегала она как лань. Тимур откинул рукав плаща и опять поискал у нее пульс. Как ни старался он уловить трепет вены, но под нежной кожей не ощущалось признаков жизни.

Третья сотня высветила неутешительную правду: только что им был убит человек, то есть женщина, молодая, хоть и дикая. Конечно, это была самооборона и все такое, но деваться некуда: счет открыт.

Что делать теперь? Звать на помощь поздно, да и некого. Тащить ее в отделение и сдаваться ментам, чтобы впаяли по полной, а потом сгинуть на зоне? Или бросить все, как есть, и бежать без оглядки? Стоит ли жизнь этой бомжихи расплаты его жизнью – устроенной и правильной, за которую положено столько сил, за которую Тимур бился, чтобы навсегда вырваться из спального района и от дружков, спившихся и побитых наркотой?

Внизу что-то зашуршало. Тимур вскинул бумажный факелочек. В темноте обрисовались мордочки, замазанные копотью, и голые телеса не толще скелетов, лишь на бедрах были покрышки. Сидя на четвереньках, существа преданно уставились на Тимура, как стая дворовых псин, сидели и… виновато улыбались. При блеклом свете евро белки их глаз цвели молодой зеленью. Бомжи оказались совсем уж диковинные, на улицах и в переходах таких не встретить. Тимур засмотрелся с некоторым интересом, не чувствуя опасности.

– Долю малую молим, пришлец лютый, – прошамкал зеленоглазый.

– Чего? – не понял Тимур.

Видимо, это сочли разрешением. Ближний шмыгнул к телу и ногтем ловко чиркнул по горлу. Тонкая красная линия пересекла шею девицы и вздулась багровой жижей.

Деньги потухли.

Когда Тимур сумел разжечь четвертую сотку, он увидел, что черномазые голыши аппетитно слизывают сгустки крови и жадно ковыряются в ране.

Его вывернуло прямо на ботинки, до дна очистив желудок. Один из едоков, оставив угощение, подполз на четвереньках, виновато осклабился и принялся жадно слизывать блевотину. В щербатую челюсть Тимур врезал ботинком. Стайка цветноглазых испуганно затихла, ожидая кары, но, видя, что продолжения расправы нет, подхватила падаль и поволокла в темноту. Летальник покорно тянулся за мертвой рукой, застрял, резиновый жгут напрягся, и дубинка, упорхнув в темноту, шлепнулась во что-то.

Пока догорала бумажка, Тимур выбрался из цеха. Внезапно его осенило, как можно найти дорогу. Он вспомнил, что научился неплохо летать, правда, во сне. Техника проста: оттолкнуться сильнее, поймать поток воздуха и управлять руками, как элеронами. С хорошего толчка можно пролететь метров сто, воздух плотный, как кисель, надо правильно лечь, поджать живот, не дышать, главное, забраться повыше. Для этого как раз подходил корпус, видневшийся через двор.

В лихорадочном возбуждении не считая этажи и сожженные деньги, Тимур одолел лестницу и выбрался на последнюю площадку, где и нашел, как нарочно для полета, высокое окно с широким подоконником. Отсюда он доберется до соседней крыши, потом – до следующей, а там, глядишь, окажется на Обводном.

Тимур уже закинул на подоконник ступню, радостно готовясь к взлету, когда что-то бренькнуло. На пол вывалилась связка ключей Федора. Бело-синий брелок сигнализации приветливо мигнул зеленым диодом.

Взглянув на ботинок у края окна, на дружелюбный брелок и опять на ботинок, Тимур с размаху залепил себе пощечину, крепко добавив по другой щеке. Холод пополз по спине, пальцам, ступням, остужая разгоряченный мозг. Тимур съехал на кафельный пол, поближе к брелоку. Под задницей хрустнул пластик – старая «Нокиа» превратилась в запчасти. Осколки полетели в окно, Тимур не отрывался от брелока: зеленый глазок подмигивал, как будто утешал и советовал не распускать нюни, мол, все уладится, брат.

И он поверил.

Собрался было раздавить бутылек виски, но передумал: впереди долгая ночь, надо иметь свежую голову, чтобы дожить до утра, чего бы это ни стоило, да хотя бы ради брелока или назло Йежи. Бутылек и остатки колбасы пристроились в обширном кармане кожанки.

Перебравшись в угол, Тимур сжался, притянув коленки, и выставил электрический меч, на котором осталось два деления. Главное, не заснуть, но шуметь, стараясь согреться, нельзя, неизвестно кого принесет нелегкая ночью. Стал вспоминать любимые фильмы, стараясь прислушиваться к тому, что происходит поблизости.

Ночь жила в странных звуках, доносящихся издалека.

Похлопав веками, Тимур приказал себе не спать.

Кажется, где-то кричали. Тимур вздрогнул и прорвал пелену сна. Открыв глаза, он увидел муть пасмурного утра и шокер перед собой.

Крик приближался. Тимур напрягся. Эх, все-таки не уследил и провалился в сон! А ведь казалось, всю ночь не сомкнул глаз, так и просидел, держась у зыбкой границы сна. Все пялился, казалось, на лестницу, видел какие-то тени, потом оказался в рыбачьей лодке, тянул из воды полную сеть. Или вроде бы сидел под ветвистым деревом – и опять находил себя на кафельном полу. То вдруг видел смутный силуэт той, с которой расстался, но все еще не мог забыть. Кажется, она приходила, стояла молча, не стремясь помочь или утешить, и исчезала в зыбком приливе другого сна. Кажется, он даже улыбнулся такому приятному видению и крепче стиснул рукоятку шокера. Но все это было наваждением.