Бангкок - темная зона - Джон Бердетт Страница 80

— Все началось так, как она говорила: два напуганных ребенка в холодной вонючей двухкомнатной хибаре. Отец и мать пьют, курят яа баа, трахаются в соседней комнате — отрываются вовсю. Целый день, а то и два, никакой еды, потому что родители не хотят прервать свои развлечения. Когда мать отключалась, а отец сатанел, он звал Дамронг — любил заниматься сексом вперемешку со своим вуду. Сестра уходила к нему и возвращалась, похожая на смерть. Четырнадцатилетняя девушка становилась семидесятилетней старухой. Но меня она ему не давала. Уже в ту пору пользовалась собственным телом, чтобы защищать меня. — Гамон тяжело вздохнул. — Однако сама тоже была не лишена желаний.

Он помолчал и продолжил окрепшим голосом:

— Так все и началось. Она объяснила, чего хотела и что от меня требовалось. А когда я стал старше, растолковала, чего хотел я, и все для меня сделала. Это случилось после ее первой поездки в город. Должен сказать, мой первый опыт половой жизни оказался на высочайшем уровне.

Гамон кашлянул.

— В этом не было ничего неправильного, если не вспоминать о древнем запрете, призванном поддерживать здоровый геном племени. Но в век контрацепции он вряд ли имеет значение. Те, кого коробит наш грех, лучше должны подумать, как бы мы с Дамронг обошлись без этой связи.

Он надолго замолчал.

— Когда она вернулась после первой поездки в Сингапур, я заметил в ней большие перемены. Ей было только восемнадцать, но она превратилась в женщину в полном смысле слова. — Гамон облизал губы. — В шлюху. Шлюхи страдают от невыносимого голода любви, вы это знаете. Они трахаются, трахаются, трахаются, но, как бы ни старались, из этого не получается ни капли любви. Ими овладевает нечто вроде безумия. Им обязательно необходим настоящий любовник — пусть он будет даже отвратительным на внешность, немощным белым стариком…

— Или близким родственником.

Гамон кивнул.

— После каждой поездки она возвращалась домой, истомленная жаждой по мне. Обычно ехала в Сурин и вызывала меня. Я встречался с ней в гостинице. Если дела шли хорошо, она снимала пятизвездочный номер. Любила демонстрировать мне силу денег. Изголодавшись, набрасывалась на меня с такой страстью, что мне казалось, меня почти насиловали. Но, разумеется, я тоже хотел ее любви. — Гамон запнулся. — А потом портила меня: покупала мотоциклы и все, что я мог пожелать. Как-то раз так много заработала, что подарила мне «Харлей-дэвидсон фэт бой». Но через несколько месяцев настали тяжелые времена и этот мотоцикл нам пришлось продать. Она повторяла снова и снова, что лишь благодаря нашей любви могла заниматься своей работой и поддерживать меня, потому что помнила, что у нее есть я и она ко мне вернется. — Гамон с любопытством посмотрел на меня. — А как вела себя ваша мать? Спрашивала вас постоянно, сильно ли вы ее любите?

— Мы прошли эту стадию, — тихо отозвался я, вспоминая…

Париж. Старый Трюфо храпит под легким покрывалом в своей гигантской спальне, отделанной в стиле «прекрасной эпохи». [41]Передо мной смущенная Нонг. Ей неловко, что она поехала с таким древним старцем. «Ты ведь меня любишь, Сончай, правда? Ты простишь свою мамочку, дорогой?»

— Но она вас не соблазняла?

— Кто, Нонг? Конечно, нет. Трудно себе даже представить такое.

— С пятнадцати лет я постоянно слышал одно и то же: «Если ты меня бросишь, я убью себя».

Когда стало припекать и все смуглое тело Гамона волшебным образом покрылось потом, в моей голове блеснул свет: какой же я глупец! Конечно, ей требовался настоящий любовник, просто для того чтобы иметь силы продолжать эту жизнь. Но какой-нибудь убогий, хромой. Вспышка памяти: однажды мы с Дамронг, взявшись за руки, счастливые, отправились на Сукумвит, и я споткнулся о крышку люка — на такой идиотизм способен только влюбленный. После этого хромал пару дней. Думал, Дамронг станет меня презирать, однако ее реакция оказалась обратной. Она окружила меня заботой, просила опираться на ее плечо, массировала лодыжку посреди людной улицы, проявляла любовь и, пока я был беспомощным, из всей палитры совращения пользовалась добротой.

— Понимаю, — ответил я.

— Не уверен. Однажды она уехала в Швейцарию и пробыла там восемнадцать месяцев. Так много зарабатывала, что не хотела терять клиентов, пока не поняла, что сколотила целое состояние.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он овладел своими чувствами. Затем продолжил:

— Из нас двоих именно я не переносил разлуку, просто не мог вытерпеть. Ощущал себя получеловеком. Слишком много курил яа баа, начал продавать и попался. Дамронг пришлось лететь домой и подкупать полицейских, чтобы вытащить меня из тюрьмы.

Гамон задохнулся, хрипло закашлялся и потряс головой. Затем показал короткий тонкий белый шрам на левом запястье — точную копию того, что был у его сестры.

— Очень по-детски и в духе «третьего мира» мелодраматично, но кровь была настоящей. Мы поклялись посвятить друг другу свои жизни. Дамронг пообещала, что больше не уедет так надолго. А я сказал, что исправлюсь — поеду в Бангкок в какую-нибудь крутую школу, куда она хотела меня отдать, научусь говорить по-английски, и когда к тридцати годам она совершенно сгорит, буду заботиться о ней. Отдам долг — гатданью. Вот о чем идет речь, детектив. Можете назвать этот случай делом о долге человека из «третьего мира».

— Но вы же приняли сан, — вздохнул я.

Гамон потер глаза.

— Дамронг собиралась приезжать чаще, но затем представился случай поработать в Америке, а она была алчной. Воспользовалась своими связями с мафией, чтобы получить визу. И в тот раз исчезла на два года. Я вышел из подросткового возраста: мне было двадцать с небольшим, и я получил университетский диплом — можете себе представить — по специальности «социолог». Думаю, сестра не сознавала, насколько это было бесполезно. — Гамон заглянул мне в глаза. — Я знал, что никогда не смогу работать, таким уж я был охламоном. Но не хотел предавать сестру и возвращаться к наркотикам. И поступил так, как поступают многие молодые тайцы или кхмеры: нашел убежище в Будде, священном законе и общине. Но тайская община не приняла бы меня из-за моего криминального прошлого, поэтому я перешел границу с Камбоджей и оказался в гангстерском городе Пойпет, откуда происходили наши родители. Там-то уж мои незаконные делишки никого не интересовали. Когда я сообщил Дамронг по электронной почте о своем решении, она нисколько не возражала. Подумала: похожу месячишко в монашеском одеянии, а потом надоест и я сбегу. Так я стал монахом.

Я уставился на него — в ужасе, удивленно и с восхищением.

— Поняли, что там ваше место?

— Все так говорили — от настоятеля до учителя медитации. Твердили в один голос, что, вне всяких сомнений, это реинкарнация, что я воплощен в том месте, где тысячу лет заигрывал с буддизмом, но так и не сумел сделать решающий шаг. Я нашел випашьяну совсем не трудным делом и уже после первой недели сумел медитировать два часа. Через год мог заниматься этим целые сутки. Впервые за свои двадцать четыре года на земле я почувствовал себя счастливым и свободным.