Самые темные дороги - Лорет Энн Уайт Страница 9

– Если ты расскажешь им, Тори, то, наверное, они простят тебя. А я? Меня пошлют подальше отсюда. – Рикки помедлил. – Ты как, нормально?

Прозвенел школьный звонок.

– Я… я просто не могу отвязаться от мысли, что Ноя Норда убил тот человек на снегоходе, – тихо сказала Тори. – Если он узнает, что ты видел его, то он не будет знать, что я его не видела. Я вряд ли останусь в безопасности, если не буду знать, как он выглядит.

Лицо Рикки сделалось очень серьезным.

– Это другое дело. Сейчас он не знает, что мы прятались в том сарае. Но если ты разболтаешь, то он может узнать, и тогда… да, он придет за нами, чтобы заткнуть нам рты. – Он следил за ее лицом. – Ты подумала об этом?

Тори сглотнула. Конечно, она думала об этом.

– Мы должны держать это в тайне, Тори, – прошептал он.

* * *

Оливия наклонилась перед порывом тонкого белого снега, занесенного с озера, когда она прокладывала путь к маленькой бревенчатой хижине, где Коул проводил большую часть времени за сочинением своей новой книги. Она оставила Эйса в главном доме; земля была слишком скользкой для его разъезжающихся ног.

Когда она достигла двери хижины, то услышала звук снегохода, приближавшегося к дому. Из-за деревьев она увидела, как кто-то остановился у крыльца. Кем бы он ни был, Рошен позаботится о нем.

Оливия помедлила, прежде чем постучать в дверь. Ей не особенно нравилось нарушать творческий процесс Коула, но дверь распахнулась, прежде чем она успела передумать. Он стоял в двери с улыбкой на побитом жизнью лице. Из хижины струилось тепло от чугунной печи. Уютно пахло кофе и дымом.

– Я видел, как ты приехала. – Коул посторонился, пропуская Оливию, и закрыл за ней дверь.

– Знаешь, ты мог бы работать в домашней библиотеке, – сказала Оливия.

– Мне здесь нравится, – он улыбнулся еще шире. Но подводные течения – причины, по которым он давал ей больше свободного места, – оставались неизменными. Он ждал, пока она будет готова к большей близости.

– Кофе?

– Нет, спасибо. – Оливия помедлила. – Я… я ненадолго. Мне просто нужен твой совет, Коул, прежде чем отправиться в Клинтон и забрать Тори от психотерапевта.

Его улыбка померкла.

– Какой именно?

Оливия тяжело вздохнула:

– После пожара у Тори начались кошмары. Я слышала, как она плакала по ночам. А сегодня утром, когда я вошла в ее комнату, я обнаружила это.

Она расстегнула куртку, достала пустую бутылку и протянула Коулу. Он открыл бутылку и осмотрел маркировку на донышке. Потом вскинул голову и посмотрел на Оливию.

– Думаю, она пила в своей комнате, – сказала Оливия.

– Лив, это брага Ноя Норда. Он датировал и отмечал свои партии с помощью этих значков.

– Знаю. – Она немного помедлила. – Думаю, она была там в тот вечер, когда случился пожар. Вместе с Рикки.

Помещение, где проводились вскрытия, было похоже на многие другие, которые Ребекке пришлось посещать за годы службы в полиции: голые трубы, сливы в кафельном полу, сосуды с рассеченными частями тела в формалине на полках, каталки и манипуляторы. Стальной шкаф для трупов с регулируемым температурным режимом. Но запах… к этому Ребекка так и не смогла привыкнуть.

В центре комнаты находился стол для вскрытия с большими металлическими весами старомодного бакалейного типа в ногах. На столе лежало тело, накрытое белой простыней.

У Ребекки свело живот. В голове раздался тихий звон.

– Ребекка, это доктор Бен Спайкер, – сказала Дикси.

Доктор Спайкер, весьма внушительный мужчина, стоял возле умывальника и споласкивал руки. Обсушив их, он повернулся и шагнул вперед. Его округлое лицо было таким же мясистым и тяжеловесным, как и все тело.

– Сожалею о вашей утрате, сержант Норд, – произнес он, со щелканьем натягивая резиновые перчатки. Его голос был гнусавым и странно высоким для такого объемного туловища.

Дикси предложила Ребекке жесткую белую маску. Ребекка покачала головой. Она хотела полностью осознавать все сенсорные сигналы, пусть даже это выглядело как разновидность самобичевания. За то, что ее не было рядом с отцом. Сама Дикси надела маску.

Доктор Спайкер немного отвернул простыню, открыв голову ее отца и верхнюю часть его плеч.

Ребекка вздрогнула и поборола желание отпрянуть назад.

Голова представляла собой почерневший бесформенный комок с белыми зубами, стиснутыми в смертной судороге.

Несмотря на прохладу в помещении морга, несмотря на то, что останки ее отца сохранялись при минусовой температуре, запах горелой человеческой плоти мгновенно ударил в ноздри. Свиная, печеночная, почти мускусная сладость. Густота, проникающая в рот и оставляющая долгий след на обонятельных рецепторах.

Однажды пожарные рассказали ей, что когда человеческое тело сгорает целиком, то обогащенная железом кровь, которая запекается внутри, имеет металлический запах с привкусом меди. Внутренние органы, которые редко сгорают полностью из-за высокого содержания жидкости, пахнут как подгоревшая печенка. А спинномозговая жидкость спекается в мускусную жижу со сладким ароматом. К горлу подкатил комок желчи, желудок всколыхнулся.

То, что лежало на столе, не было похоже на человека, тем более на ее отца.

Полицейские из отдела убийств иногда называли обгоревших покойников хрустящими жучками. Юмор висельников, помогавший скомпенсировать нормальную человеческую реакцию. Но ничто – буквально ничто – не могло подготовить Ребекку к этой обгорелой, почерневшей коже, местами растрескавшейся и обнажавшей бледно-розовую плоть с прожилками желтого подкожного жира. Звон в ушах становился все громче. Время тянулось бесконечно. Логика. Реальность.

– Отодвиньте простыню, – велела Ребекка.

Доктор Спайкер посмотрел на нее, потом на Дикси. Та еле заметно кивнула. Патологоанатом сдвинул белую ткань над скрученными останками. Руки отца превратились в черные обугленные когти.

Вскрытие было проведено по свежему трупу. Кожа местами отслоилась, обнажая бело-розовую плоть. Это тело, обгоревшее до неузнаваемости, некогда было отцом Ребекки. Одиноким отцом, который воспитал ее. Отцом, который держал ее за руку, штопал дырки на коленках и учил стрелять.

Тем, кто сидел с ней долгими вечерами, когда ее мать скоропостижно скончалась от рака в весенний день, незадолго до двенадцатилетия Ребекки.

Ее сердце билось так часто, что она испугалась обморока.

Рвотные позывы были почти неукротимыми. Вид и запах – все вызывало тошноту. Но пока Ребекка сражалась за выдержку и контроль, за способность просто вдыхать этот запах, ее внезапно пронзила раскаленная игла ярости. Ублюдок. Как он мог так поступить с ней?