Игра снайперов - Стивен Хантер Страница 9

– Итак, миссис Макдауэлл опять оказалась права. У нее есть список убитых во всех уголках земного шара – ваших, наших, каких угодно. Джуба берется за любую работу.

– Он неразборчив, – заметил Гольд. – К сожалению, нередко стреляет в наших людей. С завидным успехом. Впрочем, вы и сами знаете.

– Значит, у вас тоже накопились долговые расписки?

– Не то слово. Обычно от Коэна нет никакого толка, но сейчас он расскажет вам про автобус.

Израиль, 14 июня 2015 года. Автобус

– Это непростое задание, Джуба, – сказали ему. – Бомбы уже не творят чудес. Взорви двести пятьдесят человек на рынке, и никто не заметит. Такое событие даже не попадет в западные выпуски новостей. Нам нужно что-то острое, необычное, чтобы эти сволочи к нам прислушались. И поняли, что нельзя о нас забывать, ни на секунду.

– Слушаю и повинуюсь, – как обычно, ответил Джуба.

Ему рассказали о политическом аспекте ситуации, хотя Джуба не интересовался политикой и не разбирался в ее хитросплетениях. Американцы хотят начать диалог с иранцами, и если они сумеют заручиться поддержкой муллы, это событие станет большим праздником для всего западного мира. Все решат – справедливо или нет, – что дело сдвинулось с мертвой точки. Однако нельзя допустить переговоров без участия ИГИЛ [3]: возникнет впечатление, что такие встречи способны привести к «решению вопроса», хотя решением вопроса может быть лишь полное уничтожение сионистского государства и его граждан. Именно так велит Аллах. Так, и никак иначе.

Необходим акт крайней жестокости, чтобы потрясти мир, преподать наглядный урок, спровоцировать международное напряжение и сорвать переговоры. Руководство рассмотрело множество вариантов, но все были трудноосуществимы с логистической и конспиративной точек зрения.

Только Джуба – единственный специалист высочайшего класса – способен выйти на позицию, нанести удар и бесследно исчезнуть. Тогда не придется тратить ресурсы, рисковать агентурной сетью, подключать к задаче множество людей. Вот она, магия Багдадского снайпера.

– Знаешь, что пугает их больше всего? Мысль о том, что они умрут по очереди, один за другим. Взрыв не разбирает, кто есть кто. В нем нет харизмы. Он обезличен, как погода: подумаешь, налетел ураган, ну, бывает. Но снайпер плотно работает с каждой целью. Все они – самовлюбленные нарциссы. Одно дело – пасть жертвой обстоятельств, и совсем другое – знать, что на смерть обречен именно ты, а не кто-то иной. Это надолго им запомнится.

– Понимаю, – кивнул он.

Оба путешествия подошли к концу: и плавание в трюме древнего грузового корабля, и тряска по улицам Газы, когда он сидел, скрючившись, в отсыревшей трубе и понимал, что его в любую минуту может схватить израильская служба безопасности. Но он все же добрался до Земли обетованной.

В безымянной негевской деревушке, неподалеку от КПП Эрез, он пересел в старенький автобус и уплатил шекель за проезд. В автобусе было полно народу, но он пробрался в заднюю часть салона и нашел, где сесть. Никто не обратил на него внимания. С какой стати рассматривать его? Он такой же, как и все остальные.

На нем были кое-как намотанный тюрбан, свободный халат и шейный платок – традиционный наряд тружеников Ближнего Востока. Мешковатые штаны, сшитые немало лет назад, сменили много владельцев, а у обуви имелась своя родословная, не менее богатая. Он был безымянным арабом, не ведающим иной реальности, кроме собственной веры. Один из миллионов. Может, у него есть жена и семья, или были когда-то, но в неустанных трудах он позабыл и о жене, и о семье. Эта или та сторона ограды – без разницы, проволока везде колючая. Он обречен переезжать с места на место, искать отдохновение в вере или запретных удовольствиях. Ему некуда податься, ему нигде не рады. Такому человеку остается надеяться лишь на Аллаха и следующую жизнь, поэтому для него не существует ничего и никого, кроме Аллаха.

Автобус тащился по пустыне Негев, делая остановки в безымянных деревушках. Пустыня здесь бескрайняя, но не такая безжалостная, как в других местах, где нет ничего, кроме выжженной земли, беспорядочно испещренной высохшими каменистыми руслами. В таком месте быстро умрешь – если, конечно, не знаешь, как выжить. Здесь, однако, уже имелась какая-никакая цивилизация. Море рядом, евреи понастроили свои кибуцы, живут себе припеваючи, плодятся, размножаются и ведут хозяйство, а на землях похуже горбатятся арабы, выращивают пшеницу и финики, климат хороший, так что и пшеница, и финики созревают вовремя. Еврейские патрули ездят на джипах с пулеметами: городские юнцы служат всего по несколько лет. Ничего не видят, слепцы, ничего не ведают. Для них армия – пустая трата времени, поскорей бы отслужить и заняться каким-нибудь прибыльным делом.

Но Джуба не слеп. Джуба знает, что здесь творится. Он двадцать лет прожил в таком же аду, правда в другой стране. Один из многочисленных детей деревенского старосты, неграмотный, получавший тумаков за любой проступок, не знавший ни отцовской, ни материнской любви – любить детей им было некогда, каждая секунда на счету. Жил как пес, жрать было нечего, а по телевизору – даже в беднейших домах обязательно был телевизор – показывали искаженный помехами другой мир, недоступный и прекрасный.

Жизнь его зависела от пшеницы. С восьми лет он работал в поле: никакой механизации, лишь цеп и мотыга, извечная борьба феллаха за жизнь, пальцы исколоты в кровь, ты нагибаешься за колосьями, пока не скрутит спину, в колени въелась грязь, над головой стоит беспощадное солнце, отец подгоняет: «Давай шевелись, тля, не рассусоливай, не то с голоду подохнешь, а жить-то небось хочется!»

Нет ничего, кроме истинной веры, только она приносит утешение. Если углубиться в суры Корана, ясно видишь, что в жизни есть смысл и порядок. Лишь в медресе он чувствовал себя человеком, старался изо всех сил, из кожи вон лез, лишь бы заслужить благословение Аллаха. Оказалось, у него был живой ум, и кто-то из учителей однажды сказал, что у одного лишь Джубы есть шанс сбежать из мира, в котором нет будущего.

– Ты умен, – говорили ему. – Далеко пойдешь. Вырвешься из этого небытия.

– На все воля Аллаха, – отвечал он и верил, что так и будет.

Когда ему исполнилось восемнадцать, пришла повестка: на два с половиной года его заберут и обучат какому-нибудь военному ремеслу. Может, в этом его будущее? Может, армия откроет ему глаза и он узнает, что его удел – не пустая возня на земле, а нечто иное?

Ничего подобного. В арабской армии призывник из деревни, неотесанный невежда, – самое бесправное существо. Снова насмешки, побои, проклятия и постоянное чувство голода. Сержанты потешались над ним, офицеры не обращали на него внимания. Он был человеком-невидимкой, и Аллах не слышал его молитв.

Пока у него в руках не оказалась винтовка.

Черный куб