Ночь Ягуара - Майкл Грубер Страница 9

Важным делом было спасение влажных тропических лесов — во имя этой высокой цели Руперт и собрал их всех в своем доме, чтобы они вели экологически выверенный образ жизни, подавая миру пример и выковывая политическое движение. Правда, насчет последнего Дженни особых подвижек не замечала: вся коммуна, за исключением одного профессора, проводила большую часть времени, собравшись в кружок, кто полуголый, кто совсем нагишом, покуривая марихуану и обсуждая, насколько годен к употреблению тот или иной продукт с экологической точки зрения. Уйма времени уходила на переработку для вторичного использования выработанных их шестеркой и гостями общины отходов — тут прогресс имелся, и мусором они за неделю наполняли обувную коробку. Что же до агитационной работы, то эта часть деятельности ложилась на нее да на Эванджелину Варгос, которая разъезжала повсюду в ярко раскрашенном автобусе, устанавливала на видных местах раскладной столик, раздавая проспекты, буклеты и листовки, призывая людей подписывать петиции и вносить пожертвования в альянс «Лесная планета».

Секрет Дженни заключался в том, что она тайком подкармливала рыбок, нарушая тем самым экологический баланс, который с такой раздражающей старательностью старался установить Скотти. По его замыслу рыбы из пруда должны были питаться лишь растениями или насекомыми, собранными с садового участка, политого водой, откачанной из пруда, и удобренного взятой из него же тиной. Она же давала им совершенно не кошерную пищу — катыши из мякоти токсичных батонов, приобретенных тайком и припрятанных в разных укромных местечках по всей усадьбе. Сейчас она висела в прозрачной воде, протянув руки к облачку живых блесток, тыкавшихся нежными ротиками в ее пальцы, собиравших размокший хлеб. Это было по-настоящему здорово, лучше всего другого в ее жизни — и наркотиков, и секса с Кевином; если ей и хотелось чего-то еще, так это возможности поделиться с кем-нибудь своей радостью.

Потом хлеб закончился. Остались лишь крошки, каждая в окружении маленького скопления рыбок, а затем исчезли и они. Рыбки рассеялись, поплыли по своим рыбьим делам.

Дженни поднялась на поверхность, набрала воздуху и перевернулась на спину, так что ее юная, упругая грудь покачивалась над водой. От прохлады при нырянии ее соски затвердели, что, в свою очередь, повлекло за собой покалывание в промежности, и она подумала, если Кевин еще не встал, стоило бы, пожалуй, скользнуть к нему в постель и побудить его доставить ей удовольствие, как она частенько делала после подобных вылазок в пруд. Но тут на глаза ей попался шедший по тропинке к пруду Руперт — голый, старый и страшно волосатый. Девушка вздохнула — вид голого Руперта Зингера всегда подавлял ее возбуждение, отчего ей становилось немножко стыдно. Ведь он же, в конце концов, не виноват, что ему под пятьдесят. С другой стороны, пусть тело у него и здоровое, естественное, о чем он не устает повторять, но, может быть, не стоило бы так уж все время выставлять его напоказ? Руперт был плотно сбитым, чрезвычайно волосатым мужчиной, с ниспадавшей на грудь жесткой, как мочалка «Брило», бородой и восьмидюймовым ореолом окружавшей его продолговатый череп шевелюрой той же консистенции. Его костистое, безобразное лицо заставляло вспомнить о Честном Линкольне, а большие мягкие карие глаза — о каком-то амазонском животном из брошюр «Лесной планеты» — тапире или олене. Наблюдая за его приближением, она оттолкнулась ногами, направив тело к мелководью. Как всегда бывало в таких случаях, взгляд ее невольно хоть мельком, но притянуло к его паху. Член у него был здоровенный, правду сказать, так самый большой, какой она когда-либо видела. Это чуточку пугало, но поскольку при ходьбе он болтался, словно маятник, то еще и забавляло.

Из-за этого огромного пениса — ну прямо третья нога — Кевин прозвал Руперта Треножником и без конца намекал на то, что и она, и Луна, подружка Скотти, не прочь испробовать эту штуковину. Ей приходилось убеждать дружка в том, что ее, да, наверное, и Луну, это вовсе не привлекает и что для нее и его, Кевина, член достаточно велик и хорош.

Зингер остановился и взял из большого, стоявшего на краю бассейна фанерного ящика полотенце.

Девушка выбралась на выровненный коралловый край пруда, сняла маску и выжала волосы.

— Доброе утро, Дженни, — сказал Руперт, подойдя к ней сзади. — Плавала?

Она повернулась и снова, надо же, уставилась ему между ног и лишь потом заставила себя поднять глаза к его лицу.

— Ага, здорово искупалась. Похоже, впереди еще один прекрасный денек.

— Почему бы и нет. На завтрак круассаны. И манго.

Такова уж была его несколько раздражающая, безапелляционная манера общаться: на самом деле он ничего не приказывал и не относился ни к кому как к прислуге, но как-то так получилось, что Дженни каждое утро готовила завтрак и для него, и для всей компании. Теперь это считалось само собой разумеющимся, а с чего все пошло, почему все решили, будто это входит в ее обязанности, она и сама не помнила.

Снова взвизгнула Ширли — видимо, в ее обязанности входило именно это. Руперт не спеша спустился по пологому склону к воде. Спустя десять минут, одетая в футболку с эмблемой «Лесной планеты», в белых шортах, с заплетенными в косу волосами, Дженни уже находилась на просторной, снабженной тщательно подобранным оборудованием кухне, разрезала манго на ломтики и уложила их неровными рядами на голубое глазурованное блюдо. Она намолола экологически чистых кофейных зерен, включила кофеварку и сунула круассаны подогреваться в духовку — никаких канцерогенных микроволновых печей здесь, разумеется, не было. Закончив с манго, она положила на край блюда белую камелию и вынесла его в патио. Стол был накрыт на шестерых, с туземной цветной керамикой из Латинской Америки и с Карибских островов и салфетками, изготовленными местными ремесленниками из пеньковых или конопляных волокон. Она вернулась на кухню, налила кофе в термос, с помощью соковыжималки «Остер» выдавила сок штук из двадцати экологически чистых апельсинов. Пока она занималась этим, вошел Скотти и, как делал каждое утро, поставил в высокую хрустальную вазу цветы, которые он только что сорвал в саду: желтые орхидеи, франгипании, ветку ярко-фиолетовой бугенвиллеи. Дженни оторвала взгляд от кофеварки, чтобы посмотреть, как он управляется с букетом. Скотти говорил, что в Японии аранжировка цветов считается высоким искусством, и самураи состязались друг с другом, стремясь добиться успеха в этой области. Дженни не бралась судить, так ли это или речь идет всего лишь об одной из странностей Скотти, однако, когда букет подбирал он, у него и вправду получалось что-то особенное, словно эти цветы и выросли вместе. А вот ее попытки составить в своем домике подобную композицию как-то не удавались.

Хоббит. Как всегда, когда Кевин придумывал кому-нибудь прозвище, Дженни непроизвольно начинала рассматривать этого человека именно в таком ракурсе. Скотти был довольно приземист, на несколько дюймов ниже самой Дженни, коренаст, словно бочонок, с непропорционально большой головой, густой бородой и длинными волосами, собранными на затылке в хвост. Правда, в отличие от хоббитов в фильмах (а Дженни видела их все и не раз) лицо Скотти, на ее взгляд, было на самом деле довольно симпатичным, в особом, грубоватом духе, но имело отстраненное, почти угрюмое выражение, словно жизнь обидела его, отказав ему в том, что, по его мнению, он заслуживал. Его глаза были голубыми и контрастировали с загоревшим дотемна лицом. Ему было всего-то чуть больше тридцати, но Скотти выглядел намного более пожившим: Дженни воспринимала его как человека старшего поколения, стоявшего ближе к Руперту и профессору, чем, скажем, к ней.