Бремя молчания - Хизер Гуденкауф Страница 9

— Мальчик мой, — прошептал он, и более нежных слов я не слышал за всю жизнь, до того, как Петра пролепетала «па-па».

Когда я впервые взял Петру на руки, я испытал ощущение чуда. Много лет я упорно выдавливал из себя мальчика со свинофермы, избавлялся от простонародного выговора, стремился казаться культурным, интеллигентным человеком, в котором никто не заподозрит сына необразованного свиновода. В тот миг, когда я взял Петру на руки, она показалась мне совершенством: длинные темные ресницы, темные волосы на макушке вытянутой головы, мягкие складочки кожи на шейке… Она пошевелилась, почмокала крошечными губками, и я растаял. Чудо, настоящее чудо!

Сидя на крыше паровоза, я закрываю лицо грязными руками. Я не могу найти ее… Что скажет Фильда, если я вернусь домой без дочери? Меня снова душит стыд. Я снова уклонился от своих обязанностей, на сей раз отцовских обязанностей… Живо представляю себе папино лицо, на котором написано разочарование.

По дороге к дому Грегори я звоню нашему шерифу, Гарольду Моттсу. Я обязан держать его в курсе дела. Говорю, что у меня дурное предчувствие: по-моему, девочки не просто ушли поиграть и заблудились.

— Какие у тебя доказательства? — спрашивает Моттс.

Приходится признаться, что доказательств нет. Во всяком случае, ничего существенного. Никаких следов взлома или борьбы в комнатах обеих девочек. Но мое чутье подсказывает, что дело нечисто. Моттс мне доверяет. Мы с ним давно знаем друг друга.

— Луис, по-твоему, это ПНД? — спрашивает он.

ПНД на нашем сленге обозначает — «предполагаемые насильственные действия». Если делу присваивается гриф ПНД, все сразу начинают суетиться. Приезжают представители полиции штата и уголовный розыск, собираются репортеры и начинается шумиха.

Я тщательно подбираю слова:

— Что-то здесь не так. Мне будет спокойнее, если мы поставим в известность власти штата. И потом, после того, как мы их известим, ответственность ляжет на них, ведь так? Нашему управлению не по силам, да и не по карману вести полномасштабные поиски и расследование самостоятельно.

К моему облегчению, Моттс говорит:

— Я сейчас же позвоню в уголовный розыск. Опергруппу вызывать?

— Пока нет. Если повезет, те ребята вообще не понадобятся, но мало ли что… Я пока еще раз осмотрю два дома, откуда пропали девочки. По-моему, имеет смысл обзвонить резервистов.

Я рад, что теперь Моттсу, а не мне придется будить резервистов и тех сотрудников, которые отдыхают после смены, выдергивать их из домов, отрывать от дел. В Уиллоу-Крик живет около восьми тысяч человек, хотя каждую осень благодаря студентам колледжа население увеличивается примерно на тысячу двести человек. Наше шерифское управление маленькое — у нас всего десять сотрудников, по три на смену. В общем, разыскивать двух пропавших семилетних девочек практически некому. Чтобы оцепить район и допросить соседей, понадобится помощь резервистов.

— Луис… — говорит Моттс, — по-твоему, похоже на дело Макинтайр?

— Что-то общее, безусловно, есть, — нехотя признаюсь я. Мы так и не нашли подонка, который в прошлом году изнасиловал и убил десятилетнюю Дженну Макинтайр. С тех пор погибшая девочка каждую ночь является мне во сне. Я стараюсь оттолкнуть страшные мысли, убеждая себя, что с Петрой и Калли ничего подобного не случится. И все же нельзя исключать самое худшее.

Я не поспеваю за ними, они идут слишком быстро. Я знаю, он меня видел, потому что он обернулся и улыбнулся. Почему они не остановятся и не подождут меня? Я зову их, но они как будто не слышат. Они где-то впереди, где — точно не знаю. Слышу голос… Подхожу ближе.

Становилось все жарче, неумолчно стрекотали цикады. Гриф вдруг затих, и Калли поняла, что он о чем-то задумался. Девочка пыталась подавить растущее в груди чувство тревоги. Чтобы отвлечься, она искала глазами цикад и считала их. Цикады облепили стволы и ветви деревьев. Калли сразу насчитала штук двенадцать. Раньше Бен собирал панцири цикад в старую, еще бабушкину, шкатулку для украшений. Он часами рассматривал серую кору деревьев гикори, осторожно снимал панцири со стволов и складывал в шкатулку с красной бархатной подкладкой. Потом он звал Калли, и они вместе смотрели, как из панциря выползает страшноватое существо с горящими глазками. Брат и сестра внимательно следили за неспешным путешествием. Вот скорлупка-панцирь постепенно трескалась, и изнутри выползало живое существо с влажными, прижатыми к тельцу крылышками. Потом цикаде предстояло терпеливо ждать, пока отвердеет наружный скелет. Бен клал Калли на ладонь сброшенный хитиновый панцирь, и крошечные лапки, булавочные уколы бывшей жизни, царапали ей кожу.

— Даже его жена подозревает неладное, — пробормотал Гриф.

Сердце у Калли тревожно затрепыхалось, но она продолжала упорно считать цикад. Тринадцать, четырнадцать…

— Даже его жена в курсе, что он к ней неровно дышит. Когда у Тони что-то случается, она сразу бежит к нему! — продолжал Гриф дрожащим голосом. — Разве она ко мне обращается? Нет, опрометью несется к Луису! А я, дурак, столько лет должен изображать твоего папашу! — Пальцы Грифа снова впились ей в плечо, его лицо побагровело от жара, со лба капал пот. Вокруг его головы летали крошечные мошки. Некоторые словно пылинки прилипали к потному лицу. — Ты хоть представляешь, как мне паршиво? Ведь в нашем городишке всем до последнего человека известно про твою мать! — Он грубо толкнул Калли на землю, от неожиданности девочка шумно выдохнула воздух. — Оказывается, ты не такая уж и молчунья! Теперь я знаю, что нужно сделать, чтобы ты заговорила.

Гриф наступал на нее, и Калли поползла назад, пятясь по-рачьи. У нее закружилась голова, из глаз хлынули слезы. Как он может, ведь он ее отец! У Калли маленькие уши, как у него, и такая же россыпь веснушек на носу. На Рождество они всегда рассматривали большой зеленый кожаный фотоальбом со снимками Калли и Бена. Фото Калли в полгода — она сидит у отца на коленях. На том снимке она вылитый Гриф, который сидит на коленях у своей матери в соответствующем возрасте. У нее такая же беззубая улыбка, такие же ямочки на щеках…

Калли открыла рот. Ей хотелось закричать: «Папа!» Хотелось подбежать к нему, обнять, ткнуться лицом в его мягкую футболку. Конечно, он ее папа, они одинаково подбочениваются и одинаково едят — сначала гарнир, потом мясо, а молоко оставляют напоследок. Лицевые мышцы задергались. Ей очень, очень хотелось заговорить, произнести слово «папа», но с губ сорвалось лишь тихое шипение.

Гриф навис над ней, она с ужасом смотрела в его перекошенное злобой лицо.

— А ну-ка, послушай! Может, ты и живешь в моем доме, но мне это не по нутру! — Он замахнулся носком ноги и пнул ее в лодыжку. Калли свернулась в комочек и закрыла голову руками. — Когда вернемся домой, я скажу твоей мамочке, что ты ушла поиграть, заблудилась и мне пришлось тебя искать. Поняла? — Гриф снова замахнулся, но Калли проворно перекатилась на бок. Потеряв равновесие, Гриф полетел ничком в густые заросли колючего терновника. — Пропади ты пропадом! — выругался он, осматривая исцарапанные, кровоточащие руки.