Убежище - Реймонд Хаури Страница 9

Вот это дело другое, удовлетворенно подумал хаким.

Он отключил связь и несколько секунд размышлял над разговором, затем убрал сотовый в карман и вернулся к прерванной работе.

Тщательно вымыв руки, он натянул новую пару хирургических перчаток, затем подошел к кровати, где лежал привязанный к ней мальчик. Сознание уже едва мерцало в нем, зрачки закатились, из-под тяжелых век виднелись только перламутровые белки глаз. Из разных мест его тела торчат и трубки, высасывающие из него кровь и саму жизнь.

Было уже шесть часов вечера, когда Эвелин возвратилась в город и поднялась в свою квартиру на третьем этаже дома по улице Коммодор.

Сегодня она чувствовала себя совершенно измотанной. После ухода Фаруха Рамез — который с похвальной сдержанностью ни словом о нем не обмолвился — сумел устроить ей встречу с мэром Забкина. У мэра, конечно, были куда более серьезные заботы, чем обсуждение вопроса о раскопках ранней христианской церкви, и все же Эвелин и ее молодому помощнику удалось заинтересовать его, так что в дальнейшем они всегда могли рассчитывать на его помощь.

Результаты встречи можно было считать настоящим триумфом, учитывая тот факт, что во время беседы с мэром Эвелин думала совершенно о другом.

С того момента, как она увидела снимки Фаруха, ее полностью захватили пробужденные ими воспоминания. Добравшись до дома, она долго стояла под горячим душем, а потом уселась за стол и достала толстую папку, сопровождавшую ее во всех странствиях. С тяжелым сердцем она развязала тесемки и стала разбирать то, что хранилось в папке. Старые фотографии, пожелтевшие листки блокнота, исписанные выцветшими чернилами, фотокопии различных документов и рукописей заставили ее вспомнить то, что она все время пыталась изгнать из своей памяти. Она перебирала листы из папки, заново переживая те события и время, которые не в силах была забыть.

Эль-Хиллах, Ирак, осень 1977 года.

Она провела на Ближнем Востоке уже больше семи лет, большинство из которых посвятила археологическим изысканиям в Петре, Иордании и Верхнем Египте. За это время Эвелин многому научилась — именно там она по-настоящему полюбила этот регион. Но ей хотелось своего дела, она мечтала организовать собственную экспедицию. И после долгих поисков ей удалось добиться выделения средств на раскопки города, который издавна манил ее к себе, но до сих пор был обойден вниманием археологов — речь шла о Вавилоне.

История легендарного города насчитывала более четырех тысячелетий, но, к несчастью, он строился не из камня, а из высушенного ила, поэтому испытание временем выдержала лишь его незначительная часть. Но и эти жалкие остатки впоследствии были уничтожены различными колониальными государствами, правившими многострадальным регионом последние полстолетия. Губительное воздействие природы на протяжении веков вкупе с хищническим поведением турок, французов и немцев практически поставили эту знаменитую колыбель цивилизации на грань исчезновения.

Тем не менее Эвелин надеялась хотя бы отчасти исправить жестокую несправедливость.

Экспедиция развернулась с настоящим размахом. Условия работы были не очень тяжелыми, да и Эвелин уже привыкла к невероятной жаре и вечным москитам. Ее искренне удивили содействие и помощь властей Ирака. После десятка государственных переворотов к власти пришел Саддам во главе партии баасистов, которых она нашла прагматичными и весьма внимательными — когда она впервые приехала в Ирак, там уже снимался фильм «Экзорцист». Несмотря на крайнюю бедность, население вокруг района раскопок относилось к ситт Эвелин радушно и приветливо. До Багдада было всего два часы езды на автомобиле, так что она в любой момент могла пообедать в приличном ресторане, принять настоящую ванну и даже пообщаться с интересными людьми, чего ей так недоставало.

Главная находка обнаружилась благодаря счастливой случайности. Местный пастух, рывший колодец неподалеку от старой мечети в Эль-Хиллахе, нашел в подземной камере небольшой склад табличек с клинописью и образцы древнейшей письменности. Поскольку Эвелин работала неподалеку, она первой оказалась на месте находки и решила более тщательно исследовать это место.

Через несколько недель, прощупывая зондом пол в старом гараже, примыкающем к мечети, она обнаружила кое-что еще. На сей раз находка не производила впечатления чего-то потрясающего: всего лишь несколько небольших камер, похожих на склепы, скрывавшихся под землей много веков. Несколько первых помещений были пустыми, если не считать простой мебели, нескольких урн, кувшинов и кухонной утвари. Интересно, конечно, но ничего особенного. Однако находки в дальних пещерах захватили ее целиком. На главной стене помещения было вырезано изображение змеи, свернувшейся кольцом и пожирающей собственный хвост.

Знак уроборос!

Один из самых древних мистических символов на земле! Его происхождение прослеживалось на протяжении тысячелетий, начиная с нефритовых фигурок существа с головой свиньи и с длинным туловищем, свернувшегося в кольцо наподобие змеи, у китайцев эпохи Хуншань и Древнего Египта, откуда он перекочевал в культуру финикийцев и греков, которые и дали ему это название «уроборос», что значит «пожирающий хвост». Позднее этот образ встречается в норвежской мифологии, в индусской традиции и в символах ацтеков, не говоря уже о культурах многих других народов. Изображение пожирающей себя змеи являлось мощным архетипом, имевшим самое разное значение — для одних народов он являлся положительным символом, для других — обозначением зла.

Дальнейшее исследование камер принесло еще более любопытные открытия. Обнаруженные в одной из предыдущих камер предметы, поначалу принятые за кухонную утварь, оказались куда более необычными — они представляли собой примитивное лабораторное оборудование. Тщательное изучение осколков стекла помогло установить, что это остатки разбитых колб и мензурок. Кроме того, были найдены затычки из пробки и трубки, а также еще несколько банок и мешочки для сбора крови, сшитые из шкур животных.

Камеры притягивали Эвелин своей таинственной атмосферой. У нее возникло ощущение, будто она наткнулась на убежище неизвестной подпольной группы, какой-то тайной организации, члены которой предпочитали встречаться подальше от посторонних взглядов, под бдительным оком зловещего пожирателя своего хвоста. Несколько следующих недель она посвятила более тщательному исследованию подземных камер и была вознаграждена еще одной ценной находкой; в углу одного из помещений она отрыла большой глиняный кувшин с затянутым кожей горлышком. На боку кувшина виднелось выдавленное изображение уроборос, в точности повторяющее вырезанное на стене одной из камер. Внутри его оказались рукописи на бумаге — материале, в этом регионе пришедшем на смену пергаменту и велени уже в VIII веке, то есть задолго до того, как его узнала Европа. Листы бумаги, великолепно орнаментированные загадочными геометрическими узорами, рисунками с изображениями явлений природы и красочными, хотя и очень необычными эскизами человеческого тела, были исписаны текстом.

Перебирая хранящиеся в папке различные изображения уроборос — гравюры на дереве и на камне, другие отпечатки, — Эвелин наткнулась на пачку старых выцветших фотографий. Отодвинув папку, она стала их просматривать. Здесь были несколько снимков подземных камер, а также фотографии, где она была снята со своими рабочими, среди которых находился и Фарух. «Как он изменился! Как все мы изменились!» Она взяла очередной снимок и вздрогнула. Фотограф запечатлел ее молодой и энергичной тридцатилетней женщиной с живым, выразительным взглядом рядом с мужчиной примерно ее возраста. Они стояли плечом к плечу на фоне заброшенных раскопок — два искателя приключений из прошлого. Снимок был не очень четким — в то время она только училась проявлять фотографии, — и поблекшим, ведь с тех пор прошло почти тридцать лет. В тот день нещадно палило солнце, поэтому они были в темных очках и шляпах с широкими полями, но это не помешало Эвелин отчетливо представить черты его незабываемого лица, и сердце ее больно сжалось.