Терапия - Себастьян Фитцек Страница 9

— Понятия не имею, — безучастно ответил Виктор. Он в самом деле не знал. Зачем психически больной женщине оружие на этом мирном острове?

— Ну ладно. — Хальберштадт накинул капюшон черного пуховика. — Мне пора. Простите за беспокойство.

— Ничего.

Бургомистр спустился с веранды по лестнице, помедлил у калитки и обернулся к Виктору:

— Давно хочу вам сказать, доктор Ларенц. Мне так жаль.

Виктор молча кивнул. Понятно, что тот имел в виду. Уже четыре года не надо объяснять причину соболезнований.

— Я думал, пребывание на острове пойдет вам на пользу. Поэтому и пришел к вам.

— Да?

— Я видел, как вы сходили с парома, и обрадовался. Думал, что вы тут развеетесь, станете лучше выглядеть. Но…

— Что «но»?

— Вы еще бледнее, чем были неделю назад. Что-то случилось?

«Да, случилось. Кошмар под названием „моя жизнь“. И от твоего прихода мне ничуть не легче».

Но Виктор, конечно, не высказал своих мыслей, а лишь смиренно покачал головой.

Хальберштадт закрыл за собой калитку и строго посмотрел на него:

— Не важно. Я могу ошибаться. Возможно, все не так страшно. И все-таки, когда вновь встретите ее, вспомните о моих словах.

Виктор кивнул.

— Я серьезно. Следите за собой. А то у меня какое-то дурное предчувствие.

— Да-да, спасибо.

Виктор запер входную дверь и смотрел в глазок на уходящего бургомистра, пока тот не исчез из его поля зрения.

Что здесь происходит? Что все это значит?

Пройдут еще четыре долгих дня, прежде чем он узнает ответ. Но, к сожалению, в тот момент для него уже будет слишком поздно.

Журнал «Бунте»: «Есть ли у вас еще надежда?»

Второй вопрос интервью был самым ужасным для Виктора. С десяти утра после беспокойной ночи и безвкусного завтрака он сидел перед ноутбуком. Но сегодня нашлась хорошая отговорка, почему за полчаса он так ничего и не написал. У него однозначно грипп. Вчерашнее головокружение пропало, зато с самого пробуждения ему трудно глотать и появился насморк. Тем не менее он решил отработать потерянное вчера время.

Надежда?

Ему хотелось ответить вопросом:

«Надежда на что? Что она жива или что найдут ее труп?»

Окно задрожало от сильного порыва ветра. Виктор вспомнил, что по радио говорили о штормовых предупреждениях. Сегодня днем до острова дойдет ураган «Антон», предвестники которого были заметны вчера. А сейчас вдали над морем темнела грозная стена дождя и шквальные ветры обрушивались на берег. Температура за ночь сильно упала, и огонь в камине горел теперь не только ради красоты, но и чтобы помочь масляным радиаторам отопления. Взглянув еще раз в окно, он отметил, что на бурных волнах нет ни единой лодки — значит, рыбаки слышали предостережения береговой охраны.

Виктор опять уткнулся в монитор.

Надежда.

Виктор занес было пальцы над клавиатурой, но вдруг сжал кулаки и тут же растопырил пальцы, так и не дотронувшись до клавиш. Когда он впервые прочел этот вопрос, в его мозгу словно взорвалась воображаемая плотина, и первой же хлынувшей мыслью стало воспоминание о последних днях отца. В семьдесят четыре года Густав Ларенц заболел раком лимфатической железы, и лишь морфин позволял ему выносить длительные боли. Но на последней стадии даже сильные таблетки не могли полностью заглушить боль. «Словно под колпаком, полным тумана…» — описывал он сыну притуплённые атаки мигреней, которые требовалось отбивать каждые два часа с помощью лекарств.

«Словно под колпаком, полным тумана. Вот где погребена моя надежда. Кажется, отцовские симптомы добрались до меня. Как заразная болезнь. Только у меня рак поразил не лимфатическую железу, а разум. И метастазы плодятся в моем рассудке».

Глубоко вздохнув, Виктор стал печатать.

Да, надежда еще осталась. Что однажды домработница объявит о посетителе, который отказался проходить в гостиную и ждет в прихожей. Этот мужчина будет обеими руками сжимать фуражку и молча посмотрит Виктору прямо в глаза. И он сразу все поймет. Еще до того, как служащий произнесет самые что ни на есть окончательные и безнадежные слова: «Мне очень жаль». Вот его надежда.

Изабель же каждый вечер молилась о противоположном. Он был в этом уверен, хотя и не понимал, откуда у нее берутся силы. Но где-то глубоко внутри ее жила вера. Она верила, что однажды, вернувшись с привычной прогулки, увидит на дорожке брошенный велосипед Жози. И, прежде чем она его поднимет, чтобы поставить на место, со стороны озера, смеясь, прибежит Жози. За руку с папой, здоровая и счастливая. «Что у нас на обед?» — крикнет она издалека. И все будет как раньше. А Изабель не удивится. И даже не спросит, где дочь провела все эти годы. Только погладит ее по золотистым с рыжеватым отливом волосам, которые станут еще длиннее. Она все воспримет как должное: возвращение дочери, воссоединение семьи. С тем же спокойствием, с каким сейчас принимала многолетнюю разлуку. Это была ее надежда, о которой Изабель никогда не говорила.

«Итак, я ответил на ваш вопрос?»

Виктор безучастно отметил, что вновь разговаривает сам с собой. Его воображаемым собеседником была на этот раз Ида фон Штрахвиц, редактор журнала, которой он послезавтра обещал послать первые ответы.

Ноутбук издал звук, напомнивший Виктору старую кофейную машину, — именно с таким звуком последние остатки воды выплескивались в фильтр. Пожалуй, лучше стереть последние строчки. Но, к своему изумлению, он обнаружил, что стирать нечего. За последние полчаса он написал одно-единственное предложение, которое было слабо связано с вопросом:

«Между знанием и догадкой лежат жизнь и смерть».

Больше ему ничего не удалось написать, потому что зазвонил телефон. Впервые за все время на Паркуме. Он невольно вздрогнул от непривычного громкого звука, разорвавшего тишину маленького дома. После четырех звонков он снял тяжелую трубку. Как и почти все в доме, этот черный дисковый телефон, стоявший на столике рядом с книжной полкой, достался ему от отца.

— Я вам не помешала?

Виктор мысленно застонал. Он предчувствовал, что это случится. Разом навалились вчерашнее головокружение и сегодняшние симптомы болезни.

— По-моему, мы с вами договорились.

— Да, — односложно ответила она.

— Вы же собирались сегодня утром уехать. Когда отходит ваш паром?

— Поэтому я вам и звоню. Я не могу уехать.

— Послушайте. — Виктор нервно поднял голову, впервые заметив по углам потолка паутину. — Мы вчера все обсудили. У вас сейчас спокойная фаза, так что вы без проблем можете вернуться в Берлин. Как приедете, немедленно идите к ван Друйзену, а я тем временем…