Обитель Теней - Питер Страуб Страница 9

Подождав, пока смех стихнет, Шерман продолжал:

– "Так ты, оказывается, большой шутник? – сказал Змеюка. – Ну, здесь, уверяю тебя, такие шутки не проходят.

Впрочем, у тебя есть шанс: рассмеши меня. Валяй же, скажи что-нибудь смешное". Он заложил руки за голову, а я стоял как идиот, не в силах вымолвить ни слова. "Да ты никак дрожишь от страха, мистер Шерман? – усмехнулся Лейкер. – Скажи-ка мне, какой у нашей школы девиз. Молчишь? "Alis volatpropriis" – "Летящий на собственных крыльях". Ну, летящий, как я полагаю, должен время от времени приземляться, но главное то, что он летает, он умеет летать. Вот чего мы добиваемся от наших учеников, вот чего мы ждем от них, а вовсе не идиотских шуточек. Что ж, раз ты еще и трус – стоишь тут, будто воды в рот набрал, – тогда я расскажу тебе одну поучительную историю, а ты слушай внимательно.

Давным-давно жил-был мальчик. Когда ему исполнилось, если мне память не изменяет, четырнадцать лет, он покинул уютный, безопасный отчий дом и решил жить самостоятельно. Он считал себя большим хитрецом и умницей, однако в действительности был трусом и простаком и рано или поздно непременно плохо кончил бы. Знакомясь с разными людьми, он то и дело сыпал шуточками, которые, как он воображал, их смешили. На самом же деле люди смеялись над его самонадеянностью.

Однажды король этой страны проезжал по городу, и мальчик увидел его золоченую карету, настоящее произведение искусства, сработанное лучшими королевскими мастерами.

Шесть великолепных вороных коней были впряжены в карету. Когда она проезжала мимо, мальчик, обратившись к стоявшему рядом горожанину, сказал: "Что это за старый шут в разукрашенной повозке? Да он, наверно, весит столько же, сколько все шесть лошадей, так он отожрался за наш с вами счет". Видишь ли, Шерман, его, как и тебя, страшно интересовали финансы… Глупый мальчик ждал, что его собеседник станет хохотать, однако тот пришел в ужас: все добропорядочные граждане этой страны любили и уважали своего короля.

Случилось так, что король все слышал. Остановив карету, он велел своим людям привести маленького мерзавца во дворец. Слуги короля схватили мальчика и поволокли прямо по улицам, не обращая внимания на его вопли.

Его провели по бесчисленным комнатам дворца и втолкнули в тронный зал. Два свирепых пса на цепи сидели по обе стороны трона. Они зарычали при виде мальчика, однако остались на месте – охранять владыку. Мальчик же не помнил себя от страха: псы, как он заметил, были не только свирепыми, но и явно голодными.

"Ну, маленький шутник, рассмеши меня, иначе ты умрешь", – обратился к нему король. Мальчик, не в силах вымолвить ни слова, лишь дрожал как осиновый лист. "Даю тебе еще один шанс – рассмеши меня". И снова молчание.

"Фас, Череп!" – крикнул король, и пес, что сидел справа от трона, рванулся к мальчику и вцепился ему в правую руку.

"Последний шанс, шутник", – сказал король, и мальчик побелел как полотно. "Фас, Призрак!" Пес, сидевший слева, рванулся и вцепился в левую руку мальчика. "Теперь ты понял, к чему могут привести глупые шутки? Кушайте, мои собачки, кушайте", – заключил король".

Шерман скорчил гримасу.

– "Кушайте, мои собачки, кушайте", – повторил он. – От этих слов я чуть не блеванул прямо в директорском кабинете, а Змеюка стоял и ухмылялся. "Убирайся, и чтобы при подобных идиотских обстоятельствах мы с тобой больше не встречались", – проговорил он наконец. Повернувшись, я на негнущихся ногах побрел к двери и тут услыхал за спиной глухое рычание. Я обернулся – из-под директорского стола вылезал громадных размеров доберман. "Убирайся, живо!" – рявкнул на меня Лейкер-Змеюка, и я пулей выскочил в коридор.

– Вот дерьмо, – пробормотал фолк-певец.

Приятельница Шермана выразительно уставилась на него, ожидая эффектного финала рассказа. Я же теперь вспомнил все от начала до конца – и правда ведь, историю эту он рассказывал при мне уже не раз.

Шерман усмехнулся, глядя прямо на меня:

– Что, вспомнил? Это еще не все. Когда я уже был в дверях, этот садист крикнул из-за своего письменного стола: "Alis volatpropriis, мистер Шерман! Запомните это хорошенько!" А на стене рядом с дверью его кабинета я заметил табличку. Впрочем, ее нельзя было не заметить. Табличка гласила: "Не жди, пока станешь великим человеком. Будь великим учеником".

– Будь великим засранцем, – проговорил фолк-певец. – Вот же подонок, этот твой директор!

Мы с Шерманом расхохотались, чем немало его озадачили: история эта произвела на него впечатление и вряд ли показалась забавной. Блондинка, впрочем, хохотала тоже: у Шермана, был настоящий талант смешить, в особенности женщин. Давным-давно я понял, что в немалой степени благодаря этой способности он неизменно пользовался успехом у слабого пола.

Выйдя из школы, Том Фланаген и Дэл Найтингейл остановились на минутку, чтобы примерить школьные фуражки, розданные всем еще в библиотеке. Обоим они были велики так, что сваливались с головы.

– Какого они размера? – буркнул Том. – Разве что на головастиков… Ну ладно, завтра обменяем: там, в коробке, их еще осталось до черта. Кстати, известно ли тебе, как нужно их носить? Козырек должен отстоять от переносицы на два пальца.

Он продемонстрировал, как правильно надевать фуражку. Найтингейл попытался сделать то же самое, однако козырек упрямо сползал ему до кончика носа.

– Ничего, их придется носить только до конца первого семестра, – успокоил его Том.

Тем не менее оба поначалу с удовольствием щеголяли в дурацких головных уборах. Для Тома фуражка символизировала начало взрослой жизни. Старшие классы были в его глазах воротами в этот загадочный и пугающе-желанный мир взрослых, а старшеклассники выглядели почти как настоящие мужчины. Для Дэла же все обстояло гораздо проще: быть может, подсознательно он ощущал, что новая школа может стать для него домом. По его мнению. Том-уже теперь чувствовал себя там как дома.

В ту минуту Дэла обуревало одно-единственное желание: подружиться с Томом Фланагеном.

* * *

Я не уверен, что точно описываю душевное состояние четырнадцатилетнего Дэла Найтингейла. Однако несомненно, что в те первые недели в школе Карсона он чувствовал себя страшно одиноким. Том сказал мне как-то:

– Мне не доводилось видеть человека, который так нуждался бы в друге, как Дэл. По своей наивности я в то время не мог этого понять. И потом, ты же знаешь школьную среду: если кто-то мечтает о понимании и дружеской поддержке, да просто о сочувствии, о возможности излить кому-то наболевшее, можно с уверенностью сказать, что он этого не дождется. Такова реальность, как это ни печально.

Никогда не предполагал, что Том настолько чувствителен к чужой душевной боли. Сентиментальность никак не сочеталась с его обликом: буйная копна рыжеватых волос, невысокая, атлетически сложенная фигура, довольно дорогая, хоть и слегка помятая одежда. Но дело даже не в этом – всякий, кто мало-мальски знал Тома Фланагена, мог бы утверждать, что он просто не способен на дружескую привязанность, поскольку сам в ней не нуждается.