Печальные песни сирен - Серж Брюссоло Страница 9

ПРЯТКИ

В течение двух лет Наша растворялась в природе. Родители ее, похоже, не проявляли никакого беспокойства.

— Молодость имеет право на прихоти, — обычно отвечала мать, Магда Унке, когда Лиз делилась с ней своей тревогой. — В вашем возрасте мы с отцом уехали в Непал с пустыми карманами! Понимаешь, Наша должна созреть, набраться опыта. Ей нужна свобода… И это нормально. Слишком уж ты опекала ее.

Лиз удивляла такая беззаботность. Работая в полиции, она часто сталкивалась со страшной стороной жизни.

— Если бы у тебя были дети, — посмеивалась Магда, — ты вела бы себя с ними как мать-наседка; они в конце концов возненавидели бы тебя. Интересно, впрочем, не произошло ли то же самое с твоей сестрой? Ты не давала ей дышать. Позволь ей жить своей жизнью. Когда Наша захочет вернуться, она вернется… И перестань быть такой… серьезной.

* * *

Два года. Абсолютно черная дыра. Лиз использовала все средства для поисков. Но не обнаружила нигде никаких следов Наша. Ни одна воздушная компания, ни одна таможня не зарегистрировали перехода ею границы.

— Должно быть, она живет в какой-нибудь общине, где-то в горах, — вздыхала мать. — Либо пошла в подмастерья к скрипичному мастеру. А может быть, странствует из города в город с труппой комедиантов. К чему ломать голову? Я, мать, и то не беспокоюсь, тебе-то зачем тревожиться? Тебе бы мужа найти да нарожать детишек, вот и было бы занятие. А сестра должна идти своей дорогой. И не спрашивать твоего разрешения.

Однажды Наша все-таки объявилась. Спокойная, безмятежная… избегающая сближения.

Когда ее спрашивали, что она делала эти два года, она уклончиво отвечала: «Путешествовала». Словно хотела сказать: «Вас это не касается». Потеряв терпение, Лиз отступилась. Наша постоянно ускользала. Угорь, да и только. И всегда-то она была слишком занята, чтобы пообедать с сестрой, говорила мало, загадочно улыбалась, когда к ней приставали с расспросами.

Игра в прятки продолжалась.

Наша созрела, глаза таинственно поблескивали, и при всем том она сохранила вид вечного подростка. Все чаще Наша уходила в себя, мысли ее блуждали где-то далеко. Она пела в разных кафе, аккомпанируя себе на гитаре. Лиз пришла послушать ее. Ничего страшного: легкий интеллектуализм и провинциальная поэзия. Голос ее не перекрывал гула бесед в зале.

Инициативы старшей дочери огорчили Магду Унке.

— Да отстань ты от нее! — воскликнула она как-то в воскресенье, когда они с Лиз мыли посуду в просторной кухне ольденбургского дома. — Ты ведешь себя как настоящий сыщик, это невыносимо! Наша не должна отчитываться перед тобой.

— Но почему она избегает меня? — не сдавалась Лиз.

— Думаю, у нее есть хорошая подружка, — ответила мать. — Девушку эту зовут Гудрун.

— Ты… ты хочешь сказать, что Наша — лесбиянка?

— Не знаю и знать не хочу. Какое это имеет значение, лишь бы она была счастлива! Кстати, до знакомства с твоим отцом я тоже занималась любовью с женщинами. Это было в эпоху сексуальной революции. Тогда все старались испытать что-то новенькое.

— Мама!

Вот так среди них появилась Гудрун Штрауб. Лиз установила за ней слежку. Гудрун походила на Наша. Пыталась походить, во всяком случае. Та же прическа, та же одежда. Но что-то жесткое, резкое выдавало в ней пролетарское происхождение. Более недоверчивая, чем Наша, она никого не подпускала к себе. Лиз тщетно пыталась задобрить ее, зазвать на обед. Гудрун всегда уклонялась. Каменная куница. Ласка с маленькими острыми зубами. С крепкими клыками, привыкшими к битвам. Копия негатива Наша. Больная тень, приставшая к ее пяткам.

Наша и Гудрун жили в невзрачной комнатушке. Они пробовали себя в театре, кабаре. После песенного тура в разных кафе они обосновались в метро, по очереди эксплуатируя одну гитару на двоих. Один день — одна, на следующий — другая. Они так копировали друг дружку, что вскоре их стали путать.

Но Лиз не могло обмануть это переодевание в сестер-близняшек. Она узнала бы Наша под тридцатью слоями макияжа и тремя латексными масками! Но Наша продолжала избегать ее.

Прятки… опять прятки…

— Не знаю, почему она выбрала девушку, похожую на нее, — частенько говаривала Лиз матери. — Либо это неистовый нарциссизм, либо это делают, чтобы запутать следы. Хитрят, чтобы легче было оторваться от меня.

Магда Унке пожала плечами.

— Все-то ты выдумываешь, — вздохнула она. — Наша показывала мне фотографию Гудрун: почти нет сходства.

— А она показала тебе хорошую карточку?

— Ты кончишь тем, что станешь параноиком, — тяжело вздохнула мать. — Перестань следить за сестрой, иначе это обернется бедой.

Она не ошиблась, все обернулось скверно. Наша спустилась в метро и там утонула.

«Может быть, да… а может, и нет».

Автобус медленно продвигался в потоке машин, окутанный углекислым газом, который поднимался от асфальта к верхним этажам домов и отравлял зеленые растения, выставленные на балконы. Лиз прижалась лбом к холодному окну. Очень уж она устала, да и ноги отяжелели, точно налились свинцом.

Полчаса понадобилось, чтобы выехать из торгового квартала. Девушка отдалась во власть ритма пробок. Усталость мешала ей выйти и продолжить путь пешком. Наконец автобус приблизился к бульварному кольцу, и она позвонила, чтобы остановили вблизи автострадного моста, там, где возвышалось бывшее здание Зиглера, переделанное в жилые номера после банкротства занимавшей его финансовой компании. Подняв воротник плаща, Лиз старательно обходила грязные лужи пустыря. Вступив на улицу, ведущую к зданию, она заметила трех типов из службы городской безопасности: они шли патрулем вдоль дороги. Лиз сжала зубы, спрашивая себя, что делают антитеррористы в этом секторе? Она не любила их, потому что, воспользовавшись катастрофой, они присвоили себе большие полномочия. Из обычной полицейской службы они превратились в некий «черный эскадрон» с задачами туманными и беспокоящими. Лиз быстро направилась к зданию.

За несколько лет башня стала заповедником, где плодились молодые правонарушители.

Тут же в холле она поймала за воротник куртки бледного пацана с лицом, покрытым коростой, и сразу спросила:

— Девушка по имени Гудрун… Я ищу ее. На каком этаже? Живо!

Мальчишка дал смутные сведения и заключил:

— Она, наверное, уже откинула копыта… Вчера вернулась раненая. Из нее капала кровь и найти ее легко: идите по следу пятен.

Лиз отпустила его, и он повалился, как мешок с тряпьем. Не удостоив его взглядом, она пересекла холл и, пренебрегая лифтами, устремилась к лестнице.

Едва поставив ногу на первую лестничную площадку, Лиз заметила пятнышки крови, разбрызганные по полу. Они походили на маленькие коричневые капельки, высохшие и ставшие черными. Лиз шла, забыв об осторожности. Ее каблуки звонко постукивали по плиточному полу. Пятна крови, напоминавшие пунктир, будто указывали: «Следуйте по стрелке». Чем дальше, тем они становились обильнее. Лиз схватилась за перила и подтянулась на следующий этаж. На досках пола замусоренной комнаты она углядела куртку с заклепками и мокрые тряпки, которыми пользовались для перевязки. На матрасе, брошенном на пол, лежало бледное обнаженное тело. Оно принадлежало подростку с бритой головой и узкими бедрами. Испачканное кровью банное полотенце было обмотано вокруг левого плеча.