Три богини судьбы - Татьяна Степанова Страница 9

– Чутье у вас, скажу, как у акул, – хмыкнул он.

– У кого это у «вас», Федор Матвеевич?

– Да у женщин, у кого ж еще. Вон моя клуша в Анапе сидит, загорает, а твердит об одном: «Что у тебя там, Федя? Я же чувствую, что-то с тобой стряслось».

– Федор Матвеевич, она Первый канал смотрела, передавали.

– Ох, черт, точно… С тещей они там, та и на море-то не ходит, торчит день-деньской у телевизора как приклеенная… Говоришь, и по Первому передавали?

– По всем каналам всю неделю. Это дело среди главных новостей.

– Садись, что стоишь-то? – Гущин указал на стул. – Знаю, зачем пришла.

– Правильно, – Катя кивнула, – вы у нас сейчас главный герой. И я такой материал упустить не могу. «Криминальный вестник» мне каждый день звонит, просят, чтобы я сделала с вами интервью по результатам задержания.

– В гробу я видал их интервью.

– Я понимаю, Федор Матвеевич. Но и вы меня поймите. Во-первых, такое задержание, такой материал не каждый день, а я профессионал, меня для этого тут в Главке держат. А во-вторых…

– Ну что во-вторых?

– Я искренне и глубоко восхищаюсь вашим мужеством. Вы людей спасли, своей жизнью рисковали. Я хочу об этом написать, я должна.

– Ох, лиса-лиса, – Гущин снова вытер лысину платком. Откинулся на спинку кожаного начальственного кресла. По его лицу Катя поняла, что выбрала самый верный подход к полковнику. – Кого я там спас… Четыре трупа, пятеро в больнице в тяжелейшем состоянии.

БОЙНЯ… Так об этом происшествии на Арбате говорили по телевизору. Четверо убитых, пятеро раненых – всего девять жертв.

– Если бы не вы, пострадавших было бы намного больше, – сказала Катя. – ОН… этот… ОН же продолжал стрелять, пока вы его не остановили, рискуя собой.

– Давай повременим с интервью, а? Честное слово, не могу… нехорошо это сейчас, не к месту… Не понятно пока ничего с этим ублюдком – то ли безумный он, то ли наркоман, то ли черт его знает кто. Я когда выстрелы там услышал, подумал – магазин ювелирный грабят. Пока добежал туда… Видишь, брюхо какое нажрал, – Гущин хлопнул себя по животу, по пиджаку. – Годков бы пятнадцать скинуть, разве я бы так туда бежал? А он за эти секунды девять человек положил… Четыре трупа… Из пятерых раненых неизвестно еще кто выживет. И все молодежь, я же видел их потом, когда «Скорые» приехали… Все молодые… Простить себе не могу, что опоздал настолько. А ты интервью, какое, к лешему, мне сейчас интервью?!

Катя молчала. Да, настаивать на своем бесполезно.

– Вы ЕГО на допросах в прокуратуре видели? – спросила она после долгой паузы.

– Один раз. Очную ставку нам следователь проводил. Сидит в наручниках, рядом двое из МУРа, следователь и я… Сказал я, что это он, тот самый. Тот самый, мол, который… Знаешь, столько я лет работаю, столько уже в розыске уголовном, а чудна мне порой, бредом кажется эта наша следственно-процессуальная бюрократия. Все вроде так и надо, все вроде в рамках кодекса, пока тебя самого не коснулось.

– Федор Матвеевич, а ОН что сказал на очной?

– Он молчит.

– Молчит?

– Ага, молчит. А чего так удивляешься? Самая верная беспроигрышная тактика пока для него молчанка. Все они молчат. Слышала, наверное, с чем это арбатское дело сейчас сравнивают напрямую?

Катя кивнула. О сравнениях она слышала и по телевизору, и не только. Коллеги Гущина в уголовном розыске и прокурорские вспоминали другой «расстрел» – в супермаркете, ставший настоящим шоком, от которого Москва еще не успела опомниться. Дело бывшего начальника ОВД «Царицыно», тридцатидвухлетнего майора милиции, открывшего стрельбу из пистолета по людям.

– Вирус, что ли, это такой сейчас в воздухе летает? – Гущин покачал головой. – Такая злоба… животная злоба… И вроде ведь самый обычный, каких тысячи… Не судимый, проверили его вон сразу в МУРе по всем учетам. Не замечен, не привлекался… Вполне добропорядочный… Торговец какой-то, вроде обувью импортной торговал.

Катя поняла: Гущин говорит не о майоре из супермаркета, а о СВОЕМ противнике.

– Я знаю только его имя и фамилию, – сказала она. – Роман Пепеляев. Но мы должны разобраться в этом деле, хотя бы потому, что вы принимали в его задержании непосредственное участие. Федор Матвеевич, разве вам самому не хочется в этом во всем разобраться? Пусть это и не наше дело по подследственности, пусть московское, но неужели вы сами не хотите понять причину, по которой этот человек убил и ранил столько людей? В этом надо разбираться. Об этом надо писать.

– Тебе бы лишь писать в газеты свои.

– Об этом нужно писать, – повторила Катя. – Только вот что? Неужели вам самому, столько лет проработавшему в розыске, не хочется все досконально и точно узнать?

– Досконально… Ты его глаза не видела там. Когда он целился… И потом, в той аптеке… Ладно, тебя, видно, не переспоришь, вся пресс-служба наша тебя всегда как стеной подпирает. В четыре часа подходи сюда в розыск, если свободна будешь от писанины своей, могу взять тебя с собой туда.

– Куда? – Катя не верила своим ушам. В прокуратуру, а может, в Матросскую Тишину, где содержат арбатского убийцу?

– МУР обыск проводит в доме, где, по их данным, он обретался в последние месяцы. По месту прописки-то глухо все, не появлялся даже. Так вот установили они за неделю этот новый адресок. Ну и я хочу подъехать туда, своим глазом глянуть, как там и что в этом его логове.

Ровно в четыре, чтобы не передумали и, не дай бог, не уехали без нее, Катя спустилась во внутренний двор Главка, где обычно стояла служебная машина полковника Гущина. Он и его шофер курили во дворе.

Катя села сзади, открыла сумку, украдкой проверила: диктофон при ней, фотокамера тоже. В ходе обысков, конечно, категорически запрещено снимать и записывать, но бывают же исключения? Дело арбатского убийцы ведет Москва, и, наверное, это единственный раз, когда она, областной сотрудник, может оказаться рядом с какой-то важной и «многое объясняющей» информацией. А поэтому только на свою память – пусть и профессиональную – полагаться не стоит.

Так казалось Кате тогда. ОНА И ПРЕДСТАВИТЬ НЕ МОГЛА, ЧТО ЖДЕТ ИХ ВСЕХ, КАКИЕ СОБЫТИЯ СТОЯТ НА ПОРОГЕ.

Сели и поехали, Катя приготовилась ехать долго. Гущин ведь сказал – «логово». Логово убийцы… а это всегда где-то далеко, на отшибе – гараж, бункер, гнилой сарай, превратившийся в руины цех старой фабрики, бойлерная где-то там… на улице Вязов…

Выехали из Никитского переулка на Тверскую, на Пушкинской свернули на Страстной бульвар, потом на Петровку, въехали в Малый Каретный и остановились под стеной, окружающей столичную милицейскую цитадель.

– Коллегу захватим, – пояснил Гущин, набрал номер сотового. – Ну ты где? Я тебя жду.

Из проходной появился очень низенький и очень толстый мужчина – ровесник Гущина в черном костюме с портфелем. Тесный ворот сорочки душил его. Пухлые щеки румянились, как яблоки наливные. Эта совсем не героическая внешность принадлежала человеку, которого Катя моментально узнала, потому что видела его много раз на совещаниях в министерстве и, не столь часто, там же, на брифингах. Начальник отдела убийств МУРа полковник Елистратов.