Пустошь. Дом страха - Блейк Крауч Страница 9

Я обильно полил мясо, и Орсон бросил куски на решетку. Вспыхнуло пламя, погасшее через пару секунд. Орсон подошел ко мне и сел рядом. Виски ударил мне в голову. Мы сидели словно два старинных друга, слушая, как шипит на углях мясо, наблюдая за багровеющим закатом.

Когда мясо поджарилось, мы взяли тарелки и прошли на крыльцо, где в углу стоял хлипкий столик. Орсон зажег серебряной зажигалкой две свечи, и мы молча принялись за ужин. Сидя напротив брата, я не мог избавиться от мысли: «Ты не можешь быть тем чудовищем, которое я видел в пустыне вчера ночью. Вот почему я сейчас сижу здесь, не испытывая страха. Каким-то образом я знаю, что это не можешь быть ты. Ты просто Орсон. Мой родной брат. Мой голубоглазый близнец. Я помню тебя маленьким мальчиком, милым, невинным мальчиком. Ты – не эта тварь из пустыни. Не этот демон».

Когда последние лучи солнца скрылись за пламенеющим горизонтом, меня охватило зловещее предчувствие. Дневной свет придавал мне ощущение уверенности, но теперь, в темноте, я снова почувствовал себя беззащитным. По этой причине после первого глотка я больше не прикасался к виски, боясь, что опьянение может быть очень опасным. Тишина за столом также действовала мне на нервы. Мы сидели в полном молчании вот уже двадцать минут, но я не собирался говорить. Что я могу сказать брату?

Какое-то время Орсон сидел, уставившись в свою тарелку, но затем он поднял взгляд на меня и откашлялся.

– Энди, ты помнишь мистера Хэмби?

Я не смог удержаться. Впервые за последние несколько дней мои губы тронула улыбка.

– Хочешь, я расскажу все так, как ты еще никогда не слышал? – спросил Орсон.

Я кивнул, и он подался вперед, выразительно раскрыв глаза, прирожденный рассказчик.

– Когда мы были маленькими, несколько раз в год ездили в деревню к бабушке. Дедушки не было в живых, и бабушка радовалась нашему обществу. Сколько нам было, когда это произошло? Лет девять, наверное? Будем считать, что девять…

Я почувствовал себя Орсоном; я знал, я надеялся на то, что долго это не продлится, однако, видит бог, в этот момент я чувствовал себя своим братом.

– А рядом с бабушкиным домом был яблоневый сад. Сад Джо Хэмби. Он был вдовец и жил один. Дело было в начале осени, к Хэмби в сад приходили школьники и прихожане из церкви, чтобы собирать яблоки и тыквы, покупать сидр и кататься в телеге с сеном.

Так вот, поскольку сад примыкал вплотную к имению бабушки, мы не могли устоять перед соблазном туда забраться. Мы воровали яблоки, лазали по тракторам, играли в стогах сена, сложенных в овинах. Но Хэмби вел себя как настоящий мерзавец по отношению к незваным гостям, поэтому нам приходилось совершать вылазки ночью. Мы дожидались, когда бабушка ляжет спать, после чего бесшумно выбирались из дома.

Итак, в ту октябрьскую ночь мы около девяти часов вечера покинули дом и перелезли через забор в сад Хэмби. Помню, светила полная луна, холода еще не наступили, но цикады и древесные лягушки уже спрятались, поэтому было очень тихо. Сбор урожая был в самом разгаре. Часть яблок уже сгнила, но остальные оказались превосходными. Мы гуляли по саду, вкушая сочные спелые плоды, согретые солнцем. Все было просто замечательно.

Хэмби принадлежала пара сотен акров, и в самом дальнем конце находилась грядка с тыквами. Мы о ней слышали, однако добраться до нее у нас не хватало духа. Так вот, стояла такая ночь, что мы чувствовали себя неуязвимыми. И вот мы доходим до конца сада и видим в лунном свете огромные оранжевые тыквы. Как ты помнишь, на ярмарке штата Хэмби получил за свои тыквы голубую ленту. Он умел выращивать эти чудовищные причуды природы весом сто фунтов.

Мы видим в конце дорожки его дом, все окна в нем темные, и мы бежим наперегонки к грядке. Наши взоры прикованы к стофунтовым гигантам. Наконец мы со смехом падаем посреди грядки, запыхавшиеся…

Орсон улыбнулся. Я тоже. Мы знали, что будет дальше.

– И вдруг всего в нескольких ярдах мы слышим громкий стон: «Как я ЛЮБЛЮ эту оранжевую киску!»

Фыркнув, я почувствовал, как виски обжег мне пазухи носа.

– Перепуганные до смерти, – продолжал Орсон, – мы оборачиваемся и видим мистера Хэмби, распластавшегося на громадной тыкве размером с черепаху с Галапагосских островов. Он спустил комбинезон до колен и – о боже! – в лунном свете обжимает эту штуковину. Болтает без умолку, шлепает ее, словно это голая задница, и то и дело прикладывается к кувшину с персиковым самогоном.

Конечно, мы приходим в ужас. Мы не понимаем, что он мертвецки пьян. Мы боимся, что, если попытаемся бежать домой, он нас заметит и погонится за нами, поэтому мы лежим на земле и ждем, когда он закончит и вернется в дом. Ну, через какое-то время Хэмби кончает… с тыквой, натягивает штаны и отправляется искать другую. Следующая размером меньше, Хэмби дырявит в ней отверстие буравом, опускается на колени и принимается за нее. У нас на глазах он отымел подряд пять тыкв, после чего упал и отрубился. И мы бежим через весь сад домой к бабушке. Нам тошно от яблок и от…

Я вижу эту ясную осеннюю ночь так же явственно, как сейчас вижу нас, сидящих здесь: мы перемахиваем через деревянный забор, оба в одинаковых комбинезонах и водолазках. Тогда мы еще хотели быть похожими друг на друга. Мы уверяли всех, что нас не различить, и это действительно было так… Интересно, теплится ли еще жизнь в этой связующей ниточке?

Когда Орсон закончил, у меня в глазах стояли слезы. Наш дружный смех тронул меня, и я позволил себе открыто взглянуть брату в лицо, пытаясь понять, что прячется у него за глазами. Однако вид царапин от ногтей у Орсона на щеке оживили в моей памяти жуткие крики той женщины, и я потерял мимолетное чувство уюта и ту легкость, с которой последние полчаса находился в обществе брата. Уловив перемену, Орсон перевел взгляд на черную пустыню вокруг.

Порыв ветра загасил свечи, оставив нас в темноте. К этому моменту на западном горизонте оставалась последняя багровая полоска, но и она погасла в тот самый момент, когда я ее увидел. Небо заполнилось звездами – их было в миллион раз больше, чем в небе загрязненного Восточного побережья. Над озером Норман даже в самые ясные ночи звезды кажутся смазанными, словно скрытыми за прозрачным шифоном. Здесь же они сияли над пустыней подобно крошечным лунам, а многие падали, расчерчивая небо.

– Мне холодно, – сказал я, потирая плечи, покрывшиеся мурашками.

Я почти не мог разглядеть Орсона – за столом виднелся лишь смутный силуэт.

Брат встал.

– Если тебе нужен душ, поторопись. Через пятнадцать минут я запру тебя в твоей комнате.

– Почему?

Орсон ничего не ответил. Собрав тарелки и стаканы, он ушел в дом. После его ухода я еще какое-то время сидел на крыльце, выискивая в небе метеоры. Наконец, протерев глаза, поднялся на ноги. Я испытаю облегчение у себя в комнате, один, не имея никаких других дел, кроме как читать и спать. Звон посуды в мойке заставил меня вздрогнуть. Я побежал босиком по теплой земле в душ.