Ложь без спасения - Шарлотта Линк Страница 9

– Я не желаю об этом говорить!

– Хорошо-хорошо. – Катрин знала, что расспрашивать его сейчас не было смысла. Когда-нибудь кузен захочет поговорить, и тогда он придет к ней. – У тебя такой жалкий вид, – только и сказала она тихо.

– Мне нужна твоя помощь. Ты не могла бы помочь мне сегодня на кухне? Надин у своей матери, а при этой плохой погоде кабачок, боюсь, будет трещать по швам от народа. Я не смогу один справиться. Я знаю, ты помогла мне только что, в пятницу, но…

– Нет проблем. Я тебе и вчера вечером помогла бы. Если не было Надин, то у тебя наверняка возникли трудности. Почему ты не позвонил мне?

– Ты бы захотела поговорить со мной об… А я этого не хотел.

– Когда мне сегодня прийти?

– Ты не могла бы к одиннадцати?

Катрин горько улыбнулась.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы я чего-то не смогла? Я ведь только и жду, чтобы быть кому-нибудь нужной.

Анри вздохнул. На его лице читалась искренняя печаль.

– Я знаю, что огорчил тебя. Я был слишком слаб. Ты не представляешь себе, как часто я желаю и желал…

– Чего? Сделать все иначе?

– Нет. Как человек – такой, какой я есть, – я не смог бы сделать все иначе. Слабость – это часть моей жизни, моего характера, структуры моего существа. Поэтому мои пожелания идут намного дальше. Я хотел бы, чтобы я был другим человеком. Не Анри Жоли из Ла-Сьота. А… ну, не знаю… Жан Дюпон из Парижа!

– А кто такой Жан Дюпон из Парижа?

– Я его только что выдумал. Жан Дюпон – менеджер одной крупной фирмы. Он тщеславный, довольно бесцеремонный, умеет очень жестко вести переговоры, его скорее боятся, чем любят, но каждый пытается к нему подлизаться. Он сидит в составе правления, и ему дают, в общем, хорошие шансы когда-нибудь стать председателем правления. Как тебе нравится этот Жан?

Катрин улыбнулась, и на этот раз ее улыбка была мягкой. Так она могла бы улыбаться, если б была здорова, если б в чертах ее лица не крылось глубокой горечи. Так она улыбалась бы, будучи привлекательной женщиной, и, может быть, тогда люди заметили бы ее красивые глаза.

– Мне не нравится Жан, – сказала Мишо. – Наоборот, он мне глубоко несимпатичен. Возможно, потому, что Анри так сильно завоевал мое сердце; и я не хочу видеть его никем другим – только таким, какой он есть на самом деле.

Анри принесли кофе, который он не заказывал. Он, как всегда, пил черный, без молока и без сахара. Уже много лет Катрин знала, какой кофе ему нравился: очень крепкий и очень горький. Иногда она раздумывала о том, как это было бы – варить ему кофе по утрам, сидеть с ним за одним столом и завтракать, наполняя его чашку. Она бы разреза́ла его багет, намазывала бы его маслом и медом… Анри любил багет с медом – она знала и об этом.

Он продолжил ее последнюю фразу:

– Этот Анри, которого ты не желаешь видеть никаким другим… он глубоко разочаровал тебя…

Мишо тут же воспротивилась и невольно произнесла слова, которые ее кузен сам недавно сказал:

– Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, не надо!

– Ну, хорошо. – Анри несколькими глотками выпил кофе, после чего отодвинул чашку, положил на стол деньги и поднялся. – Увидимся позже? Спасибо тебе, Катрин. – И прежде, чем покинуть кабачок, он бегло погладил кузину по волосам.

Мамаша уставилась ему вслед с другого конца зала – точно так же, как все остальные женщины всегда смотрели ему вслед, не отрывая взгляда.

«А я, – безутешно подумала Катрин, – действительно когда-то надеялась, что он женится на мне».

3

Уже через десять минут после приезда Надин пожалела, что поехала к матери. Как всегда в таких случаях, она почувствовала себя не лучше, а еще хуже, и теперь спрашивала себя, почему каждый раз с таким упорством наступает на те же грабли.

Правда, в этот день она была не совсем вменяема. Было ясно, что ей требовалось сделать что-то необдуманное. Вполне возможно, что могло произойти что-то еще худшее, чем приземление в унылом доме ее матери.

Как часто Надин уже пыталась убедить ее съехать из маленького домика на окраине Ле-Боссе! Что удерживало ее мать в этом сарае, который уже почти полностью зарос растениями из огромного запущенного сада? Дом располагался в своего рода ущелье, и из его окон открывался только один-единственный вид – на высокие крутые скалы, врезавшиеся в небо и закрывающие собой все остальное. Ущелье было к тому же покрыто густым лесом, отчего даже в ясные летние дни здесь царила гнетущая мрачность. А в такой дождливый осенний день, как этот, безотрадность достигала своего апогея.

На кухне было холодно и пахло какой-то протухшей едой. Надин не стала снимать теплую куртку, все глубже зарываясь в нее, но все равно продолжала мерзнуть. Древние каменные стены так успешно защищали от летней жары, что внутри дома всегда было сыро и темно. Осенью и зимой следовало постоянно топить большой каменный камин в жилой кухне, чтобы жильцы могли чувствовать себя более-менее уютно. Но это случалось редко даже в детские годы Надин. Ее отца почти никогда не было дома из-за его многочисленных романов на стороне, а мать все причитала и роптала, и была, как правило, настолько загружена делами, что о таких необязательных вещах, как огонь в печи, и не думала. Так что Надин уже в двенадцать лет решила, что как можно быстрее покинет свою семью.

Вот и сегодня она вновь огляделась и подумала с глубокой горечью: «Нельзя, чтобы ребенок рос в таких условиях».

Мария Иснар подошла к столу с полным кувшином кофе.

– Вот, дочка. Тебе станет лучше. – Она озабоченно оглядела Надин. – Ты выглядишь очень бледной. Ты вообще спала в эту ночь?

– Не очень хорошо, – отозвалась Надин. – Может быть, погода виновата. У меня всегда проблемы, когда лето переходит в зиму. Не лучший период для меня.

– А сегодня особенно мерзко, – заметила Мария. Она была в халате – Надин застала ее еще в постели. – Но с Анри ведь всё в порядке?

– Как всегда, скучно.

– Видишь ли, после пятнадцати лет… уже никакие отношения не бывают волнующими.

Мария тоже села за стол и налила себе и дочери кофе. Неумытая и непричесанная, она выглядела не на свои пятьдесят лет, а на пятьдесят пять. Вокруг глаз ее лицо было сильно припухшим, но Надин знала, что мать никогда не прикасалась к алкоголю и что ее обвисшие веки и пухлые мешки под глазами появились не от подобных излишеств. Скорее всего, она просто снова плакала – часами. В один прекрасный день она выплачет все глаза.

– Мама, – сказала Надин, – почему ты, в конце концов, не уйдешь из этого дома?

– Мы так часто говорили об этом… Я уже больше – тридцати лет живу здесь. Зачем мне сейчас что-то менять?

– Потому что в твои пятьдесят лет ты еще нестарая женщина, чтобы хоронить себя в такой глуши. Ты могла бы еще так много успеть в своей жизни!