Седьмая жертва - Алан Джекобсон Страница 94

Рудник снисходительно посмотрел на нее поверх очков.

– Я пользуюсь, разве не ясно? – Он перевернул несколько страниц и уставился на документ, оказавшийся с левой стороны. – Итак, как я уже говорил, этот парень недурственно разбирается в высоких технологиях. Или, по крайней мере, знает, как получить информацию, необходимую для того, чтобы выглядеть специалистом высшего разряда. – Рудник перевел взгляд с Робби на Карен и, очевидно, понял, что их терпение на исходе. – Позвольте мне объяснить, что я имею в виду. Если верить вашим кибернетическим заклинателям змей…

– Ты получил результаты из лаборатории?

От удивления брови у Рудника полезли на лоб.

– А ты разве нет?

Карен нахмурилась.

– Не имеет значения. Продолжай.

– Да, конечно. Словом, как я говорил, ваши компьютерные гении утверждают, что преступник воспользовался технологией, благодаря которой сообщение, отправленное по электронной почте, распадается на составляющие – нули и единицы, цифровой эквивалент крови и плоти, – чтобы помешать нам проследить его назад, до отправителя. Здесь есть несколько интересных моментов. Во-первых, ваши спецы говорят, что сведения о том, как это можно сделать, хранятся на информационной автостраде… прошу прощения, в Интернете. То есть остается неясным, то ли он сам знал это, то ли просто следовал инструкциям, полученный он-лайн, в режиме реального времени. Принимая во внимание то, что вы сообщили мне дополнительно, я склоняюсь к последнему варианту. Следовательно, ваш преступник похож на фанатика, который сооружает бомбу по рецепту, размещенному на веб-страничке какой-нибудь воинствующей группировки.

– Согласна, – заметила Карен. – Наш убийца – отнюдь не компьютерный гений. Но он далеко не глуп и способен выяснить, как сделать то, что ему требуется.

– Во-вторых – и это, пожалуй, самое важное, – акт исчезновения письма, который он разыграл перед нами, означает, что ему нужно одностороннее общение. Монолог, если хотите. Или ему неинтересно, что вы можете сказать по этому поводу, или же его больше занимает, что вы можете сделать.

Карен кивнула, обдумывая услышанное и сравнивая его с тем что ей уже было известно.

– А содержание? – задал вопрос Робби.

– Да, содержание письма. Индекс Флеша-Кинкейда [46]пометает его на уровень шестого класса, но я сомневаюсь, что это даст нам что-нибудь, поскольку он пишет в манере, свойственной ребенка. На мой взгляд, более важно для нас то, что за его письменные навыки отвечает другая часть мозга, не та, что заставляет его пачкать стены кровавыми рисунками, о которых мы поговорим чуть позже. В отличие от рисунков, которые навеяны, скорее всего, неким подсознательным выражением его чувств, текст построен вполне сознательно и осознанно. Он приложил недюжинные усилия для того, чтобы вы не смогли отследить его письмо. Он не хочет, чтобы его поймали, но при этом вынужден делиться с вами своими переживаниями. То, что он пишет от первого лица, очень важно – у него есть на это веская причина, которая заключается в том, что он предлагает вам личные воспоминания о действительных событиях.

– Как мы можем исключить вероятность того, что он предлагает нам всего лишь художественный вымысел?

– Действительно, учитывая его творческие способности, такая возможность не исключена. Но я полагаю, что мы имеем дело не просто с неудавшимся писателем-графоманом. Я склонен полагать, что письмо имеет для него самого глубоко личный смысл. Именно поэтому он показывает его тебе. Для него это единственная возможность выплеснуть эмоции относительно событий, которые случились с ним в детстве или юности. И еще я думаю, что его послание тесно связано с тем, что он проделывает с телами своих жертв. Он унижает и оскорбляет их так же, как унижали и оскорбляли его самого, когда он был маленьким. Преступник рассказывает о том, каким было его детство, о событиях, которые сделали его тем, в кого он превратился сейчас. Быть может, таким образом он пытается объяснить свои поступки, чтобы вы не думали о нем плохо.

Робби прищурился.

– Вы хотите сказать, преступнику небезразлично, что мы о не думаем?

– Я полагаю, что ему действительно не все равно, как его в принимают. Но не в том смысле, в каком мы беспокоимся о какими нас видят другие люди. – Рудник покачал головой, хотел было добавить что-то еще, но промолчал.

– В чем дело? Выкладывай! – распорядилась Карен.

– Здесь кроется что-то важное. – Он надел очки для чтения и уткнулся в раскрытую папку. – Просто я не сумел пока разобраться, что именно.

Несколько минут Карен смотрела, как Рудник в отчаянии качает головой, не сводя глаз с документа, потом спросила:

– Что ты можешь сказать по поводу кровавых рисунков на стенах?

Лицо Рудника просветлело.

– А-а, да, вот их объяснить не в пример легче. Давайте поговорим на общие темы. Насколько я помню, кто-то из вас поднял вопрос об импрессионизме. – Дождавшись согласного кивка Карен, он продолжил: – В общем, импрессионизм представляет собой течение в изобразительном искусстве, зародившееся во Франции. Наибольший его расцвет пришелся на период с тысяча восемьсот шестидесятого по тысяча восемьсот восемьдесят шестой годы. Основу его составляли художники, разделявшие некоторые общие подходы к технике изображения…

– Я получила степень бакалавра по искусствоведению, Уэйн. Так что кое-что о возникновении импрессионизма мне известно.

– В таком случае это полезно для твоего внушительного и грозного коллеги, поскольку все говорит о том, что уж у него-то степени бакалавра по искусствоведению нет.

– Верно подмечено, – согласился Робби.

Рудник подмигнул Карен, бросил взгляд на свои заметки и продолжил:

– Импрессионизм считался крайним отходом от предыдущих течений в развитии искусства в эпоху Возрождения. Эти художники полностью отвергали концепцию перспективы, идеализированной фигуры и светотени – чередование стилизованных светлых и темных пятен…

Карей подняла руку.

– Меня интересует, не использует ли Окулист, сознательно или бессознательно, художественные приемы импрессионизма в качестве символа. Как следствие неприятия чего-то в обществе и способа самовыражения.

Рудник с важным видом кивнул.

– Конечно, такую возможность исключать нельзя. Мысль об этом приходила мне в голову, но у меня не было времени прогнать ее через мои старые клетки серого вещества – Он постучал себя по лбу и, повернувшись к Робби, заявил: – Художники, полагавшие себя импрессионистами, главное внимание уделяли игре света. При взгляде в упор их картины напоминали бессмысленные пятна и брызги цвета. Собственно, и картинами их можно назвать лишь тогда когда вы смотрите на них с некоторого расстояния. – Он перевел взгляд на Карен. – Я всего лишь озвучиваю то, что мне рассказали другие, так что если у тебя есть какие-то замечания, не стесняйся.