Электрические тела - Колин Харрисон Страница 98

– Ты была беременна, когда вы снимались?

По лицу Долорес пробежала тень удивления, а потом она печально сказала:

– Да. На третьем месяце, наверное.

Я вернул Долорес фотографию, и она спрятала ее обратно в бумажник.

– Я хочу, чтобы ты понял одну вещь. Это был несчастный случай, но это не была случайность. То есть это случилось из-за нас с Гектором. Это... – Она посмотрела на меня. – Я хочу все тебе объяснить, чтобы ты понял, почему это так тяжело для Гектора, для нас. Нам никуда от этого не деться, понимаешь? Мы не можем забыть.

Есть нечто фальшивое в попытке сосредоточиться на каких-то эпизодах жизни: на самом деле происходит пересечение закономерностей, из-за которых происходят события, – но, говоря о прошлом, необходимо найти некое начало. Так было и с Долорес. Ради меня она вспомнила тот момент, когда поняла, что беременна маленьким Гектором: щекочущее покалывание в груди вскоре после того, как у нее не пришли месячные. Она вернулась домой из дешевой клиники, где работали врачи-индийцы с сильным акцентом (которых больше никуда на работу не брали, презрительно добавила она). Она была ужасно напугана, потому что ее мать умерла во время родов и потому что она не знала, обрадует ли Гектора ее новость и даже поверит ли он, что это его ребенок.

– Мы даже не были женаты, – сказала Долорес, – и он об этом не заикался. Он купил мне колечко, но это ничего не значило. Так что я пришла домой и стала ждать, когда он вернется с работы. Он пришел усталый, а я набрала побольше воздуха и сказала: «Мне надо кое-что тебе сказать», – и все сразу выпалила. И, чего я не ожидала, он был очень счастлив и стал целовать мой живот. Он сказал, что уже любит этого ребенка и что мы сразу же поженимся. И мы так и сделали, как я тебе уже рассказывала. У нас была пышная свадьба, я говорила, сколько она стоила? Кажется, чуть ли не пять тысяч долларов. Мне не хотелось столько тратить, но Гектор, он сказал, что сделает нас богатыми, что он заведет свое дело и чтобы я не тревожилась. Он всегда хотел разбогатеть, сорить деньгами. Так что он потратил все свои сбережения и те деньги, которые получил от армии за руку... Он пробыл в армии недели две, и ему порезали ножом кисть, так что ему за это присылали деньги. Остальное, кажется, он взял в долг. Ему так шел смокинг! Все были нарядные.

После свадьбы, на которой присутствовали ее стареющие тетки, пристегнутые ремнями к инвалидным коляскам, с отечными ногами (они обе не верили хвастливым обещаниям Гектора), новобрачные умчались на лимузине в Атлантик-Сити.

– Там была такая перегородка между шофером и пассажирами, которую можно было поднять, и шофер сказал нам, что закроет ее и откроет только тогда, когда мы доберемся до Атлантик-Сити.

– Так что вы трахались на сиденье лимузина, пока он вел машину.

– Конечно! – улыбнулась она.

А потом были месяцы беременности и роды, которые, как рассказала Долорес, прошли тяжело – не только потому, что врач-индиец, которому она не доверяла, использовал щипцы, но и потому, что это были ее первые роды, и голова мальчика распухла и сплющилась из-за того, что родовые пути были тесными. Он пожелтел из-за желтухи, что часто бывает с новорожденными, и его на четыре дня оставили в больнице и держали под специальными лампами, пока его печень не начала самостоятельно работать. Малышу надели на глаза специальную плотную повязку, иначе яркий свет мог их повредить.

– Медсестры были никудышные. У них было слишком много детей, так что я не спала три ночи подряд, следила, чтобы повязка не слетела. Гектору приходилось все время работать. Конечно, малыш постоянно снимал повязку, ему не нравилось лежать на спине под лампами, но я все сидела и натягивала повязку обратно.

В конце концов ребенок достаточно поправился, чтобы уехать домой, рассказывала Долорес, и они с Гектором начали вести жизнь молодых родителей – жизнь, которой меня лишили три пули. Долорес старалась как можно больше прочитать о том, как быть хорошей матерью. Она не доверяла теткам, и, кроме того, ей хотелось, чтобы сын вырос американцем, а не серединка наполовинку, какой была она сама, когда дома она была испаноговорящей доминиканкой, а на улице – испаноговорящей американкой. Она слышала слишком мало английского, ее полуграмотные тетки ночами жгли у нее в комнате ладан и варили на плите вонючие смеси, которые потом разливали по банкам, молясь по-испански за своего мертвого отца, который тридцать лет назад был зарыт в песчаную почву Санто-Доминго. Нет, спасибо, такого ей не надо.

Ее ребенок родился в декабре 1985 года, а тетки и отец Долорес, прожившие первые тридцать лет своей жизни в Санто-Доминго, в каком-то смысле родились в прошлом веке. Так что она взяла в филиале бруклинской публичной библиотеки знаменитую книгу доктора Бенджамина Спока и прочитала ее, все пятьсот с лишним страниц, держа под рукой словарь, чтобы заглядывать в него по мере необходимости. Их малыш был стройным, как его отец, с худыми плечами и грудью. У него были длинные ресницы, а уголки глаз постоянно были влажными. Он был первенцем, и она баловала его, оставляла в своей постели утром, после того как Гектор уходил на работу. В хорошую погоду она возила его в коляске в Сансет-парк, где гуляли другие молодые мамы. Они сидели на скамейках и обсуждали важные вопросы: детей, мужей, матерей, деньги. Парк был очень удачно расположен на одном из самых высоких холмов Бруклина, и оттуда открывался великолепный вид на далекие голубовато-серые силуэты Манхэттена и белоснежный мир власти и возможностей, совершенно недоступный латиноамериканской женщине вроде Долорес Салсинес. Но это ее не беспокоило. Гектор зарабатывал достаточно денег, и уход за сыном отнимал много времени. Ее мальчик – ее мальчик! - рос, он сделал первые шаги на своих пухлых кривых ножках, он лепетал, он начал говорить. Он сбрасывал ботиночки, кидал еду на пол и отказывался идти в постель. У него были потница, отит, внезапно повышалась температура и на коже то появлялись, то исчезали странные пятна. Он приказывал папе «быть смешной лошадкой» и разъезжал у него на спине. Он научился считать до десяти, петь детские песенки и ездить на трехколесном велосипеде. Долорес жалела, что ее отец умер, так и не увидев внука. И если она и мечтала о чем-то, то именно об этом.

А потом она забеременела снова, с радостью, хотя ничего удивительного тут не было, после рождения маленького Гектора секс с мужем стал приятнее. Похоже, рождение младенца означало окончательную потерю невинности: кровь, боль и звериная природа этого процесса ее изменили. Она быстрее стала возбуждаться и легко, без всяких усилий достигала оргазма. Она слышала, как другие молодые матери это обсуждали. И в эту беременность она уже знала, что ей следует отдыхать и принимать витамины. Беременность протекала легко, несмотря на то, что наступила вскоре после первой. Гектор был напряжен и тревожился из-за денег. Иногда они ссорились. Он обещал, что ближе к родам найдет работу получше, возможно, обратится в компанию, которая устанавливает в их районе кабельное телевидение. Он был знаком с одним из рабочих, который занимался проводкой. Гектор узнал, что компания, скорее всего, будет нанимать рабочих в ближайшие полгода. Но Долорес о таких вещах не думала: она ощущала, что набирает вес, что у нее появляется одышка, отекают лодыжки. Ребенок обещал быть крупным. В воскресенье у нее отошли воды, и роды прошли быстро и без осложнений. Во время схваток Гектор старался ей помогать, а когда родилась здоровая девочка, он перерезал пуповину хирургическими ножницами, которые ему вручила медсестра. «Теперь у нас есть сын и дочь!» – сказал он Долорес, и его глаза заблестели.