Ведьмы танцуют в огне - Юрий Чучмай

«О, если бы все это можно было назвать выдуманным и не соответствующим истине! О, если бы, по крайней мере, церковь осталась незатронутой этим ужасным осквернением! Но, к несчастию, по свидетельству папской буллы, дело обстоит иначе. Тому же учит нас опыт, приобретённый на основании признаний ведьм касательно их позорных деяний. Мы не должны прекратить инквизиции, если не хотим подвергнуть опасности спасение своих собственных душ»

Яков Шпренгер и Генрих Инститорис, «Молот ведьм».

Как часто люди говорят: «Это событие заставило меня по-другому взглянуть на мир» или «Это знакомство изменило мою жизнь», и как мало из них задумывается, что совершенно мимолётная, незначительная встреча порой может изменить судьбу тысяч людей, преломить ход истории. Как камешек, попавший в сандалию цезаря, останавливает целый легион на марше.

В небольшой живописной долине, среди высоких и по-весеннему зелёных холмов, на берегах реки Регниц, словно наконечник каменной стрелы в сердце едва проснувшейся природы, раскинулся Бамберг. С вершин семи холмов, на которых он стоит, открывается вид на крепкий франконский город с серыми и узкими улочками из мёртвого камня, который с востока защищает крепостная стена. Красные, словно пропитанные солнцем черепичные крыши оживляют его вид, а дымок из сотен труб несёт аромат домашних очагов, в которых горожане готовят угощения к святому празднику.

И в этот день, по воле Господа или же по наущению дьявола, в лавке мясника повстречались два человека. Простые немцы, не принадлежащие к знатным сословиям — дочь ремесленника и сын воина. Светлые, с золотистым отливом волосы девушки выбивались из-под белого чепца и обрамляли красивое белое лицо с тонкими изящными чертами и изумрудно-зелёными глазами. А он носил шляпу охотника на ведьм и шпагу с крестом на клинке.

Девушка была чем-то очень опечалена. Она долго выбирала мясо, разглядывала развешанные на стенах обрезки и туши, но не спрашивала цен. Вела себя очень тихо, словно боясь быть замеченной. Солдат-ведьмолов же, пришедший купить продуктов на следующие несколько дней, решил не уходить раньше неё, чтобы хоть несколько минут полюбоваться красотой незнакомки.

Ему понравились её золотистые волосы, её белая кожа, её изящная хрупкость. И пока он стоял в углу лавки, наблюдая за незнакомкой краем глаза, в душе его вдруг потеплело, и словно малая свеча начала топить тот айсберг одиночества, от которого он мёрз вот уже многие годы. И ему, холодному и чёрствому сержанту городской стражи, вдруг захотелось взять её за тёплую руку и повести по улицам Бамберга, шепча: «Ты самая красивая, самая светлая девушка на земле, и даже Мария, Матерь божья, да простят мне небеса эту ересь, с тобой не сравнится. Я готов погасить все звёзды или зажечь вновь, только бы чувствовать рядом твоё тепло. Чувствовать, что ты — часть меня. Лучшая моя часть…»

Но пока он подбирал слова, чтобы начать разговор, девушка купила несколько крупных кусков мяса и, одарив задумчивого мужчину застенчивым взглядом, опустила глаза и побрела прочь. Охотник на ведьм хотел было последовать за ней, но вдруг представил, как на него выжидательно и негодующе смотрит эта девушка, как он неловко хочет помочь ей, как она со страхом или еле сдерживаемым отвращением отказывается и уходит домой к мужу, который, верно, ждёт её. И ему вдруг стало горько и невыразимо тоскливо. Он заплатил за первый попавшийся мясной кусок и направился к выходу, успокаивая себя тем, что девушка такой красоты, наверное, весьма гулящая особа, которой другие мужчины пользуются лишь для удовлетворения своей похоти. А чего им от неё ещё хотеть? Ведь молодые дамы частенько, осознав свою телесную привлекательность, лишь о ней и радеют, забывая о заветах и заповедях, покидая Бога и множа разврат. Ему-то, охотнику на ведьм, это было известно получше многих: часто чем красивее была девушка, тем более жуткие грехи брала она на душу. В конце концов солдат тяжело вздохнул и тоже вышел из лавки.

Ни он, ни незнакомка, которую он встретил, даже и не догадывались о том, какую роль в их жизнях и судьбе всего Бамберга сыграет эта мимолётная встреча.

Среди множества пивоварен, наполнявших серые улицы пряными запахами пива, особенно славился «Синий Лев». Более двухсот лет были распахнуты его окна с синими ставнями, выходящие на Доминиканерштрассе, а над дверью рычал, изогнувшись, железный лев. Каждый день хозяева выставляли под окна горшки с цветами.

На конце искусно выкованного флагштока, под самым фонарём, красовалась шестиконечная звезда — «пивной указатель». Его вывешивали на дверях тех пивоварен, где было свежее пиво. Над дверью же «Синего Льва» эта звезда горела всегда. Здесь е находилась и пивная, на чьей памяти было множество хмельных ночей и вечеров, множество праздников и драк, пьяного веселья и грусти, утопленной в пиве. И последний день апреля 1630 года ни чем не отличался от остальных.

— …добрых два года! Два года, слышишь! Готовы взять их живьём, да так спросить за всё, что черти в аду от признаний оглохнут! И вдруг получается, что рано. Как это так — рано? Что там ещё осенью будет? — разгорячённо возмущался Дитрих, и его снежно-белое лицо, которое впечатлительным барышням казалось и без того излишне жестоким, исказилось ещё более жуткой гримасой. Выдвинутая вперёд нижняя челюсть и тяжёлые надбровные дуги, бегающие голубые глаза, горбатый нос, расплющенный когда-то в драке, под которым росли густые светло-рыжие усы — всё это говорило, что человек он решительный и порой даже резкий. Он был одет в багряную рубаху и длинную кожаную безрукавку, короткие, по колено, штаны и сапоги с отворотами. На голове он носил шляпу, полы которой спереди и сзади были пришиты к тулье — чтобы не мешались обзору и чтобы шляпа не падала, когда Дитрих задирал голову.

В углу пивной «Синий Лев», в этом застоявшемся воздухе, запахе десятков потных тел и гуле пьяных голосов, в дыму чадящих светильников, отбрасывающих на чёрные стены пляшущие рыжие блики, сидела пара молодых солдат, служителей божьего порядка на земле. Пропитанные бычьей кровью балки низкого потолка нависали над ними, а само помещение было заполнено по-немецки стройными рядами прямоугольных столов, за которыми выпивали и поглощали пищу посетители заведения. В разных концах зала уютно трещали камины, а над каминами висели разнообразные охотничьи трофеи — кабаньи и волчьи головы, оленьи рога и шкуры хищников. На вид солдатам, притаившимся в углу, было по два с половиной десятка, они обсуждали насущное и потягивали «раухбир» — «дымное» или «копчёное пиво», которым так славился Бамберг. Особенность этого напитка заключалась в том, что солод для него сушили над тлеющими буковыми поленьями, и потому «раухбир» имел необычный привкус дымка и ни с чем не сравнимый аромат.

— Осенью покрупнее этого будет, — ровным монотонным голосом отвечал Дитриху собеседник Готфрид. — Там-то самая верхушка и соберётся. Я не знаю, зачем, но думаю, чтобы перед зимой людям побольше навредить. Герр Фёрнер говорил, что ему известно, где будет сходка. Но он всё держит в тайне, чтобы ни одна живая душа не узнала — ты же знаешь, какой он предусмотрительный. А если сейчас их спугнём, то осенью они сменят место и всё, не найдёшь. А разве тебе так хочется сегодня в лес выходить?