Безымянные культы. Мифы Ктулху и другие истории ужаса - Роберт Говард

Долина червя

Я расскажу вам о Ньёрде и Чудовище, слушайте. Существует множество вариантов этой истории, главный герой которой носит имена Тира, Персея, Зигфрида, Беовульфа или святого Георгия. Но именно Ньёрд был тем человеком, кто сразился некогда с поднявшейся из глубин ада отвратительной тварью, а его беспримерный подвиг и положил начало целой серии героических сказаний, которые, переходя из уст в уста, в конце концов утратили первоначально содержавшееся в них зерно истины. Я знаю, о чем говорю, ибо это я был Ньёрдом.

Прикованный к постели неизлечимой болезнью, я с нетерпением ожидаю смерти, ползущей ко мне подобно слепой улитке, но мои сны ярки, красочны и полны. И не себя – замученного болезнями и больше похожего на тень человечка по имени Джеймс Эллисон – я вижу в них. В моих грезах действуют иные герои – современники и участники величайших событий прошлого и будущего. Да, и будущего тоже.

Пусть с трудом, но мне удается разглядеть не только тех, что стоят за мной, но и тех, кто грядет им на смену: так человек, бредущий в длинной процессии, видит далеко впереди неясные фигуры. Я один из этих пилигримов и, вместе с тем, каждый из них, ибо любой из людей в этой бесконечной веренице – лишь мимолетное проявление иллюзорного, бестелесного, но, тем не менее, вечно живого духа.

Все мы, и мужчины и женщины на нашей планете – часть такой вереницы теней, и в то же время каждый из них целиком вмещает ее в себе. Правда, лишь отдельные избранные знают об этом – разуму людскому не дано преодолеть те узкие страшные пропасти мрака, через которые перелетает душа, расставаясь с очередной телесной оболочкой. Я – знаю. Почему? История сама по себе удивительная, фактом, однако, является то, что в то время как надо мною медленно распахиваются черные крылья смерти, перед моими глазами разворачиваются картины моих прежних жизней, я вижу самого себя во многих лицах и характерах.

Меня звали Ялмаром и Тиром, Браги и Хорсой, Эриком и Джоном. Я шагал рядом с Бренном [1] по безлюдным, залитым кровью улицам Рима. С Аларихом и его готами мы жгли селения, и ночью было светло, как днем от огня, пожиравшего римские усадьбы. Сама тысячелетняя Империя стонала под копытами наших диких коней. Это я с мечом в руке брел сквозь пенистые волны прибоя, чтобы грабежом и убийствами заложить фундамент Англии. Когда Лейф Счастливый [2] впервые увидел широкий песчаный берег неведомого материка, я стоял рядом с ним на носу драккара, и ветер трепал мою рыжую бороду. Когда Готфрид Бульонский [3] вел своих крестоносцев на стены Иерусалима, шел среди них и ваш покорный слуга.

Но не о них хочу я повести свой рассказ. Я перенесу вас в такое далекое прошлое, что, по сравнению с ним, времена Бренна и Рима кажутся не более, чем вчерашним днем. Не через годы и века поведу я вас, но через эпохи, туманные зоны – туда, куда не в силах заглянуть даже самые смелые из историков и философов. Глубже, глубже и еще глубже погрузимся мы в бездонное прошлое – к истокам рода человеческого, к корням моего народа, расы голубоглазых, светловолосых, могучих воинов, безжалостных врагов и верных друзей, неутомимых путешественников и первооткрывателей.

Моя история о Ньёрде, Ньёрде – Победителе Чудовища, ставшем прототипом героя целого цикла легенд о страшных событиях, заложивших реальную основу в мифы о драконах и прочих монстрах и чудовищах.

Я буду говорить с вами не только от имени Ньёрда, но и от своего тоже. Ведь я – Джеймс Эллисон в степени не меньшей, чем был когда-то Ньёрдом. Рассказывая о том, что произошло тогда, я буду интерпретировать некоторые мысли, высказывания и действия Ньёрда с точки зрения нынешнего моего «я», чтобы сага об этом удивительном человеке не показалась вам галиматьей, лишенным смысла набором слов. Ибо поступки и образ мыслей Ньёрда настолько чужды нам, людям двадцатого века, насколько джунгли со львами и тиграми чужды белым стенам домов городской улицы.

Удивительным был мир, в котором Ньёрд жил, любил и сражался так много веков назад, что даже моя необычная память пасует, не в силах отыскать достаточно надежной точки отсчета, скользя по минувшим эпохам. Могу лишь сказать, что не однажды с тех пор менялось лицо Земли: возносились и тонули континенты, с места на место перетекали моря, пробивали новые русла реки, наступали и пятились ледники, меняли свое положение на небе звезды, складываясь в новые созвездия.

Это была эпоха начала эпических странствий человека разумного, эпоха, в которой племена голубоглазых и светловолосых людей двигались на север и на юг, на запад и на восток, в веками длившемся кочевье вокруг земного шара. Их следы и их кости можно отыскать в самых диких уголках современного мира. Я родился, вырос и возмужал в дороге. О родине, оставшейся где-то далеко на севере, сохранились лишь отрывочные воспоминания – неясные, словно полузабытый сон. В моей памяти – лишь образы ослепительно белых равнин и ледяных полей; огромные костры, пылавшие в центре круга из кожаных шатров; русые волосы, развевающиеся на ветру; солнце, скрывающее свой лик за мрачной стеной багровых туч; вытоптанный снег, на котором, скорчившись, замерли в лужицах чего-то алого темные фигурки.

Это последнее воспоминание отчетливее всех остальных. Уже много позже мне объяснили, что это поля Ётунхейма, где разыгралась страшная битва – та самая легендарная битва асиров, о которой затем на протяжении веков слагали песни седобородые сказители, отзывы которой дошли до нашего времени в виде туманных описаний Рагнарёка и Гёттердеммерунга. Так вот, представьте себе, что я видел это грудным ребенком, стало быть, жил где-то в… Нет, не будем уточнять – вы еще примете меня за сумасшедшего, а историки и совместными усилиями геологи спустят с меня шкуру.

Но это не более чем смутный фрагмент, гораздо ярче я вижу кочевье, в котором, собственно, и прошла вся моя жизнь. Мы не выбирали себе путь осознанно, но так уж получалось, что наше племя постоянно шло на юг. Иногда мы останавливались и жили какое-то время в плодородных долинах меж высокими горами или по берегам величавых рек, но рано или поздно срывались с насиженного места и двигались дальше. И дело отнюдь не в грозившем нам голоде или, допустим, внезапной засухе, – случалось, мы уходили в пустыню, без сожаления покидая земли, богатые дичью. Нет, нас гнали вперед неутоленные страсти и желания. Такова уж человеческая природа. Но мы об этом думали тогда не больше, чем дикие гуси думают о причинах сезонных миграций. Вот так однажды мы и оказались в тех местах, где обитало Чудовище.