Война в Небесах - Чарльз Уильямс Страница 10

— Пожалуй, знакомо, — кивнул архидиакон. — К сожалению, я едва ли смогу помочь вашему приятелю. Старый потир останется здесь.

— Да, конечно, — кажется, посетитель понял, что допустил бестактность, — наверное, вы правы. Видимо, я не так подошел к этому делу. Но, может быть, вы еще подумаете, а? Конечно, я чужак, но уж коли я собрался жить в Фардле… Думал, знаете, куплю эту старую вещь для моего приятеля и как бы прикоснусь к здешней жизни… этакое магнегическое переживание… а для вас я купил бы другой, если бы вы согласились, конечно… Не знаю… — Пришелец растерянно замолчал и сидел теперь, явно расстроенный, глядя на цветы взглядом горожанина. Да и весь его вид выдавал горожанина, ушедшего на покой и стремящегося отыскать для себя местечко в новом, чуждом ему окружении. Не очень-то решительный, похоже, добросердечный, но слегка грубоватый человек, побаивающийся сложных понятий, в которых не очень разбирается… Архидиакон, проверяя свои ощущения, еще раз внимательно взглянул на посетителя и снова покачал головой.

— Нет, — повторил он. — Простите, мистер Персиммонс, этот потир не продается. Может быть, я все же сумею вам помочь. Прямо за вашим домом, милях в восьми, есть церковь, в которой вы найдете все, что нужно Там недавно установили новый алтарь в приделе Девы Марии и заодно решили поменять утварь в двух других приделах. Если викарий не раздарил старые сосуды — неделю назад они были еще на месте, — я думаю, он с радостью вам поможет. Он славный человек, из старых Рашфортов, это боковая ветвь Гербертов.

Старая, добрая англиканская семья. Его даже нарекли при крещении Гербертом. Во всех отношениях приятный человек, и весьма глубокой веры. Свято блюдет посты и, говорят, даже исповедует, — архидиакон понизил голос. — Впрочем, это неважно, по крайней мере, я не стану в этом разбираться. Хорошо быть архидиаконом, знаете ли, никому ничем не обязан. А к Рашфорту я вам обязательно дам записку. Нет, давайте так: я все равно собираюсь в те края, возможно, даже сегодня и поеду, и сам с ним поговорю. Если только он не все раздал, то, конечно, вам не откажет. Вы не беспокойтесь, он совсем не беден. Да он завтра же и привезет все в Калли. А если хотите, пошлет вашему другу. Где, вы говорите, у него приход? — Архидиакон с авторучкой в руке и листком бумаги на колене приветливо и выжидающе поглядывал на Персиммонса, а вокруг пошевеливали головками садовые цветы.

Персиммонс растерялся. Он не понимал, почему бы архидиакону не отдать потир, а если тот заупрямится, рассчитывал хотя бы посмотреть на эту штуку и выяснить, где она хранится. А его вдруг загнали на другой конец графства, и непонятно, как теперь возвращаться в Фардль. Разве что сделать этого приятеля здешним уроженцем и наделить особым пристрастием именно к местным предметам… нет, это слишком рискованно.

— Мне не хотелось бы называть его, — доверительно заговорил Персиммонс. — Мой приятель — человек совестливый, ему стыдно признаться, что он не может купить новую утварь. Другое дело, если мы с вами уладили бы все тихо, между собой, никого не впутывая. Священники не любят признаваться в собственной бедности, правда? Вот я и говорю…

«Черт! — подумал он. — Я, кажется, начинаю повторяться». Круглая физиономия архидиакона уже не казалась ему такой простодушной. Золотые очки поблескивали внимательно, пожалуй, даже строго. А главное, водопад слов неожиданно иссяк, сменившись неприятной тишиной.

— Ладно, — с усилием произнес Персиммонс, — ладно, простите за беспокойство. Раз уж вы не можете отдать его…

— Я же вам его и предлагаю! — удивленно воскликнул священник. — Или вам непременно нужен потир из Фардля?

— Понимаете, — выговорил Персиммонс, — я ведь собираюсь здесь жить. — И торопливо прибавил:

— Вот я и подумал, хорошо бы послать ему, то есть моему другу, как бы вместо себя, что-то такое величественное, сильное, доброе…

— Я правильно вас понял? — недоверчиво переспросил архидиакон. — Мы же говорили о старом потире… при чем тут величественность и доброта?

— Я о потире и говорю, — совсем смешался Грегори. — Именно этот, старый…

Архидиакон добродушно рассмеялся и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Нет, вряд ли вы могли иметь в виду только потир. Да будь здесь сам святой Грааль, — добавил он, аккуратно надевая колпачок на авторучку, — и то слишком сильно сказано.

Его собеседник никак не реагировал на упоминание о Граале, и это слегка разочаровало архидиакона. Он встал.

— Вы меня простите, но мне ведь уезжать завтра, надо закончить кое-какие дела. Так говорить мне с Рашфортом?

— Да, я был бы вам очень признателен, — неуверенно ответил Персиммонс. — А впрочем, лучше не надо. Не хочу я тратить ваше время на пустяки. Я ведь и сам могу к нему съездить. Если позволите, сошлюсь на вас. Всего доброго.

— Да свидания, — вежливо сказал архидиакон. — Когда я вернусь, мы, наверное, еще не раз увидимся.

Он проводил гостя до калитки, приветливо болтая, но к дому брел медленно, напряженно обдумывая весь разговор.

Существует ли на самом деле бедная миссионерская церковь?

А Персиммонс? Не очень-то он похож на благотворителя. А потир? Если верить сумасшедшим доводам этого археолога, вполне можно допустить, что легендарный Грааль, вдохновивший целое воинство поэтов и рыцарей, Грааль Ланселота и Галахада, Грааль таинственных дев, воспроизведенный десятки раз в древних геральдических знаках, мечта Камелота, посланник Сарраса, реликвия Иерусалима — хранится, всеми забытый, в маленькой английской деревушке.

«Фардль, — думал он, — Кастра Парвулорум, лагерь детей… Где же еще пребывать Младенцу?» Он вошел в дом, привычно выпевая про себя: «Славьте Господа, который один творит чудеса великие, ибо вовек милость Его» [7].

Утренняя служба, по давно заведенному обычаю, начиналась в семь часов. Летом прихожан собиралось немного.

Перед началом, как и требовал канон, архидиакон читал утренние молитвы. По четвергам ему помогал пономарь, в остальные дни он обходился без него. Но пономарь любил поспать, часто опаздывал, и ключи от церкви обычно хранились у архидиакона. Позванивая ими, он наутро, в половине седьмого, подходил к двери храма. И вот тут-то раннее утро уготовило ему неожиданность. Дверь не просто была открыта, она висела на одной петле, и замок, вырванный с мясом, лежал возле стены. Архидиакон уставился на вход, подошел поближе, присмотрелся и бросился в храм. Через несколько минут он уже уяснил себе размеры ущерба. Два ящика с пожертвованиями «на бедных» и «на храм», стоявшие возле купели, были взломаны, подсвечники в алтаре повалены, алтарная занавесь сорвана, дверь в ризницу тоже взломана, а золотые потир и дискос, память о сэре Джоне, исчезли. На добела отмытой стене чернели какие-то выцарапанные знаки.

— Фаллические символы, — пробормотал архидиакон, слабо улыбаясь.

Он вернулся ко входной двери и увидел на дорожке у ворот пономаря в сопровождении двух прихожанок, из тех, чья набожность проявлялась приступами, как подагра. Архидиакон помахал им рукой, и когда они подошли, сообщил о случившемся.