Мешок с костями - Стивен Кинг Страница 11

— Заготавливай сено, пока светит солнце.

— Ты просто снял слова с языка.

Мы еще немного поболтали, потом попрощались. Я откинулся наспинку стула, вновь посмотрел на фотографию нашего прибежища в западной частиштата Мэн. «Сара-Хохотушка». Прямо-таки героиня какой-нибудь старинной баллады.Джо наш коттедж у озера нравился больше, чем мне, но ведь и у меня он вызывалтолько положительные эмоции. Тогда почему я столько лет и носа туда не кажу?Билл Дин, наш сторож, каждую весну снимал с окон ставни и каждую осень навешивалих вновь. Каждую осень сливал воду из труб и каждую весну проверял работунасоса, генератора, в соответствии с указанными в инструкции сроками вызывалмастеров, чтобы те провели положенное техническое обслуживание, и каждый год,после Дня поминовения в пятидесяти ярдах от принадлежащего нам клочка берегаставил на якорь плот.

Летом 1996 года Билл прочистил дымоход, хотя за последниедва года в камине ни разу не разжигали огонь. Я платил ему ежеквартально, какпринято оплачивать труд сторожей в этой части света. Билл Дин, старый янки,предки которого давным-давно обосновались в Америке, обналичивал мои чеки и неспрашивал, почему я больше не живу в своем коттедже. После смерти Джо яприезжал туда два или три раза, но на ночь не оставался. Хорошо, что Билл неспрашивал, почему, ибо я не знал, как ему ответить. Собственно, до разговора сГарольдом я и думать не думал о «Саре-Хохотушке».

Я перевел взгляд на телефон, мысленно продолжив разговор сГарольдом. Да, я хочу сделать паузу, и что в этом такого? Мир рухнет? Вот этогоне надо. Он бы рухнул, если на моей шее висели жена и дети. Но жена умерла наавтостоянке у аптеки, вместе с еще не родившимся ребенком, о котором мы мечталистолько лет. Я не жажду славы. Если писатели, которые сейчас занимают болеенизкие строки в списке бестселлеров «Таймс», станут знаменитыми, хуже спать яне стану. Тогда почему? Почему я должен оставаться в этой гонке?

Но на последний вопрос я мог ответить и сам. Сойти сдистанции — значит сдаться. Без жены и работы я никому не нужен. И мнеоставалось только одно — жить в одиночестве в большом, полностью выкупленномдоме и каждый день после обеда заполнять клетки газетного кроссворда.

* * *

Я продолжал… не жить — существовать. Снова забыл про«Сару-Хохотушку» (или какая-то часть моего сознания, которая не хотела, чтобы яехал туда, похоронила эту мысль) и провел еще одно ужасное лето в Дерри. Ввел вкомпьютер специальную программу и теперь сам составлял кроссворды. Согласилсявойти в состав директоров местного отделения Ассоциации молодых христиан, неотказался от предложения поучаствовать в работе жюри на Летнем фестивалеискусств в Уотервилле. Снялся в нескольких роликах на местном телеканале,призванных собрать дополнительные пожертвования на содержание ночлежек для бездомных,потом вошел в состав попечительского совета при департаменте муниципалитета,ведающего этими самыми ночлежками (на одном из публичных заседаний советакакая-то женщина назвала меня другом дегенератов, на что я ответил: «Благодарю,именно об этом я и мечтал». Результатом стал шквал аплодисментов, которые я досих пор не могу объяснить). Я попытался обратиться к психоаналитику, но сдалсяпосле пяти посещений, решив, что у психоаналитика проблемы покруче моих. Яназначил стипендию одному азиатскому ребенку и небезуспешно играл в боулинг.

Иногда я пытался писать, но всякий раз заканчивалось сиепечально. Стоило мне выдавить из себя одно или два предложения (любые одно илидва предложения), как мне приходилось срочно хватать корзинку для мусора,потому что меня выворачивало. Я блевал до тех пор, пока желудок, казалось, невылезал через горло, а потом по толстому ковру буквально на четверенькахотползал от стола и компьютера. К тому времени, когда я добирался допротивоположной стены кабинета, мне становилось лучше. Издали, через плечо, ядаже решался взглянуть на экран монитора. Не мог только подойти. Потом, в концедня, конечно подходил — с закрытыми глазами — и выключал компьютер.

В те, уже последние дни лета я все больше и больше думал оДеннисон Кэрвилл, моей университетской преподавательнице, которая помогла мневыйти на Гарольда и сдержанно похвалила мой первый роман «Быть вдвоем». Как-тораз Кэрвилл произнесла одну фразу, которую мне, наверное, никогда не забыть.Авторство она приписала Томасу Харди, викторианскому поэту и писателю [20].Возможно, Харди и произнес эту фразу, но она никогда не повторялась, во всякомслучае, не процитирована в «Бартлетсе» [21] и отсутствует в биографии Харди,которую я прочитал между публикациями романов «Вниз с самого верха» и«Угрожающее поведение». Я думаю, что фразу эту придумала сама Деннисон, а чтобыона звучала весомее, осенила ее именем Харди. Пусть мне будет стыдно, но времяот времени я и сам пользуюсь таким приемом.

В любом случае, думал я об этой цитате все чаще и чаще,сражаясь с паникой в теле и омертвением в голове, этим ужасным чувством, когданакопившиеся мысли не могут вырваться наружу. Отчаяние охватывало меня, во мнекрепла уверенность, что больше мне не писать никогда (подумаешь, трагедия —Ви-Си Эндрюс с членом не может преодолеть писательский психологический барьер).А цитата подчеркивала, что все мои усилия, даже если мне удастся вырваться изэтой кошмарной ситуации, бессмысленны.

Ибо, согласно Деннисон Кэрвилл, честолюбивый романист долженс самого начала понимать, что конечной цели писательства (изобразить жизнь, какона есть) ему не достичь никогда, так что все его усилия, по большому счету,напрасны. «В сравнении с самым тупоумным человеком, который действительно шагалпо земле и отбрасывал на нее свою тень, — вроде бы сказал Харди, — любойперсонаж романа, пусть и идеально выписанный, — мешок с костями». Я оченьхорошо понимал, о чем говорила эта фраза, потому что именно мешком с костями иощущал себя в те печальные дни.

* * *

Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли.

Если и есть более красивая и загадочная фраза, открывающаяанглийский роман, то я ее не читал. И в период между осенью 1997 и зимой 1998года у меня не раз возникал повод подумать о ней. Снилась мне, разумеется, неМэндерли, а «Сара-Хохотушка», наша усадьба, которую Джо, бывало, называла«убежищем». Наверное, правильно, поскольку речь идет о клочке земли с домом,расположенном вне пределов городка, который с трудом можно найти на самойподробной карте.

Да, в последний раз мне приснился кошмар, но прежде сныотличала какая-то сюрреалистичная простота. От этих снов я просыпался сжеланием включить свет в спальне, чтобы определиться со своим местонахождениемв реальном мире, прежде чем заснуть вновь. Вам же знакомо состояние передгрозой, когда воздух застывает, а все цвета становятся более резкими? Вот и моизимние сны о «Саре-Хохотушке» как-то перекликались с предгрозовой атмосферой,вызывая аналогичные ощущения. «Мне вновь снилась Мэндерли». Иногда я размышлялнад этой фразой, а иной раз лежал в постели с включенным светом, прислушивалсяк завыванию ветра, поглядывал в темные углы и думал о том, что Ребекка деУинтер утонула не в бухте, а в озере Темный След. Пошла ко дну, пуская пузыри,ее необычные черные глаза залила вода, а гагары все кричали и кричали всумерках, случившееся их не касалось. Бывало, я вставал и выпивал стакан воды.А то просто выключал свет, убедившись, что я в собственной спальне, и засыпал.