Страх и его слуга - Мирьяна Новакович Страница 11

Я кашлянул, лишь затем, чтобы что-нибудь услышать. Мне казалось, что туман становится все гуще и гуще и что крестьянин направляет волов по памяти, а, может, они сами помнят куда идти, потому что дороги не было видно вовсе. На какой-то момент в тумане что-то блеснуло. Должно быть, луч солнца одолел восток и осветил туман. Но тут же отступил. По-прежнему ничего не было слышно.

Перед нами вдруг возникли небольшие крепостные ворота. Я рассмотрел, что влево и вправо от них тянутся мощные стены. Довольно низкие, чуть выше человека среднего роста, деревянные.

— Это так называемые полевые укрепления, — сказал Новак. — Защищают сербское предместье, которое за линией принца Евгения.

Без всякой видимой или слышимой причины створки ворот распахнулись, и мы проехали через них. В тумане снова что-то блеснуло.

Сразу за воротами тянулась речка, крестьянин посильнее хлестнул волов, и они неохотно вошли в воду. Не успели колеса стать мокрыми, как мы увязли в прибрежной грязи. Крестьянин вертелся на своем месте, он то принимался хлестать волов, то заносил ногу, чтобы слезть с повозки и повести их.

В конце концов он решился сойти в грязь, а я только и ждал этого. Как только он вплотную занялся волами, я схватил сумку. Быстро распустил шнурок и заглянул внутрь.

В сумке была голова сахара.

Я не смог удержаться и отгрыз немного от верхушки конуса. Да, сахар, точно, сладкий, двух мнений быть не может. Я тут же засунул ее обратно в сумку, затянул шнурок и положил на место.

Крестьянин все еще возился с волами. Новак присоединился к нему, и только вместе им удалось заставить волов вытащить наше средство передвижения из грязи. Когда мы выбрались на другой берег, крестьянин и Новак снова сели в повозку.

Проехали еще немного, тут Новак многозначительно сообщил:

— Прибыли.

Мы спрыгнули с повозки, и крестьянин растворился в тумане и темноте.

— Добрый человек этот крестьянин, — сказал Новак.

— Ты же знаешь, я ненавижу добрых людей.

— Однако же вы ехали с ним.

— Точно, но для меня нет большего наслаждения, чем использовать добрых людей в своих целях. Это сладостно во всех отношениях.

9.

Я был весьма утомлен и присел на большой камень, лежавший на обочине. Камень был с выпуклостями, сидеть оказалось неудобно, но все же лучше, чем подобно бродяге плюхнуться в придорожную пыль. Мне всегда казалось, что господа отличаются от слуг прежде всего тем, что всегда садятся на что-то, как бы неприятно и неудобно это ни было, в то время как слуги вечно садятся во что-то. Новак, ясное дело, подтвердил эту закономерность, и я, глядя на него сверху, спросил:

— Где мы находимся?

— Так в Дедейском Селе.

— А, да. И как далеко мы от Калемегдана?

— Точно вам не скажу, хозяин, сдается мне, что до тех ворот, через которые мы вышли, отсюда чуть больше часа пешком.

Слишком далеко, подумал я. Не следовало забираться в такую даль. Я решил, что самое правильное будет сперва отдохнуть, а может даже и поспать, меня сильно клонило в сон, ну а уж потом двинуться обратно, в сторону Калемегданской крепости. Тащиться на той повозке не имело никакого смысла. Туман понемногу рассеивался. Фальшивый свет луны сменился настоящим огнем. Я не люблю утро в принципе, поэтому был уверен, что и это меня не обрадует. И пока я размышлял в таком духе, послышался топот конских копыт и выкрики.

— Хозяин, кто-то приближается.

— Сам знаю, — мой великолепный слух вернулся ко мне.

Оглядевшись вокруг, я не обнаружил никакого естественного укрытия. А по перепуганному лицу своего слуги убедился, что и он тоже. Вытащив пистолет, я спокойно проговорил:

— Если это гайдуки, будем драться. А если люди господского звания, представлюсь им.

— Как дьявол, или как Отто фон Хаусбург? — спросил мой слуга.

— Болван! Да если я представлюсь как дьявол, кто мне поверит? Подумают, что я ненормальный. Такое со мной уже бывало, и тебе это прекрасно известно. Как же я ненавижу, когда ты строишь из себя простака.

Всадники были уже совсем близко, и стало ясно, что это не гайдуки. На них были кирасы и парики, не оставалось сомнений, что это австрийцы, причем благородного происхождения. Я спрятал пистолет под плащ.

Правда, средний всадник был без парика. У него были очень короткие волосы, можно даже сказать, что голова, сидевшая на бычьей шее, была почти наголо обритой, а кисти рук были такими крупными, что, казалось, он смог бы без труда повалить коня. Было заметно, что одежду он натягивал на себя или в спешке, или без должного внимания. Он был весьма и весьма упитанным, но производил впечатление крепкого и сильного. Приблизившись к нему, я увидел шрам, проходивший от левого уха до темени. Оказалось, что он далеко не молод, ему могло быть около пятидесяти.

Слева от него скакал старик. Ни темный парик, ни прямая посадка не могли скрыть его лет. Все на нем сверкало, а пурпурный плащ свисал по бокам его лошади почти до земли.

Третий, справа от человека со шрамом, был юношей, ему едва ли было больше двадцати. С большими черными усами, по которым я сразу признал в нем серба. На нем была военная форма обер-капитана.

Позади этой тройки скакало еще человек десять, все хорошо вооруженные, а за ними виднелись кони, впряженные в крытые повозки.

По знаку среднего всадника все остановились. Он надолго задержал на мне взгляд, а потом сказал:

— Ты дьявол, собственной персоной!

Точно, подумал я, но вслух произнес:

— Куда уж мне до дьявола, я просто Отто фон Хаусбург.

— Меня ты не обманешь. И как мне кажется, у тебя большие трудности. От дьявола такого никто не ждет, но я тебя хорошо знаю.

— Я — граф!

Он расхохотался и крикнул:

— Коня дьяволу!

— И слуге, — добавил я.

— Дьявол и его слуга. Коней, быстро!

Ни он, ни его спутники не представились. А так поступают люди, которые или совершенно уверены в себе или же совершенно не уверены. Вторые стыдятся и самого своего имени, другими словами, считают себя недостойными того, чтобы иметь имя, первые же убеждены, что их знает каждый.

Я взобрался на кобылу, признаюсь, не без некоторых усилий. Она не хотела слушаться, похоже, не привыкла ходить под всадником. Мы тронулись, я — превозмогая сопротивление кобылы, все остальные — без каких бы то ни было трудностей.

Пока мы, покинув Дедейское Село, скакали в сторону Белграда, я спрашивал самого себя, кто этот человек и что за странный у него отряд. Он, несомненно, был каким-то аристократом, так же как и другой, в пурпурном плаще. И я решил, что лучшим способом узнать, кто скачет вместе со мной, было бы упомянуть барона Шмидлина и посмотреть, что из этого получится. Так я и сделал: