Хтонь. Человек с чужим лицом - Руслан Ерофеев Страница 11

И они со Стрижаком крепко обнялись. Это был, безусловно, самый лучший день в жизни Артема!

— Я нарочно надел форму, чтобы ваши живодеры не очень выёживались и пропустили нас к тебе в неурочное время… Ну а теперь, пока дам поблизости не наблюдается, можно чуток отметить наши скромные победы, — ухмыльнулся Стрижак и выудил из кармана форменных галифе четвертинку «андроповки». — Чуть-чуть не помешает. Даже тебе, алкаш ты эдакий! Уж очень много сегодня приятных поводов!

— Принес все же, зараза! — обрадовался Казарин, и знакомое предвкушение того, как жидкий огонь обожжет гортань и растечется блаженным теплом по венам, охватило его полностью.

Не помогло, видать, лечение, с залихватской радостью мысленно констатировал он.

Артем со Стрижаком глотнули по изрядной порции из горлышка под завистливые взгляды безымянного старика, занимавшего теперь профессорскую койку, и Брежнева, который, пристроившись на уголке стула, сочинял на листочке в клеточку очередное воззвание к Политбюро с требованиями об улучшении продовольственного снабжения психов и снятии с должности главврача.

А Занюхина в палате не было. Только что сидел на своей кровати, раскачиваясь, словно правоверный иудей на молитве, и мыча себе под нос что-то непонятное, и вдруг — будто корова языком слизала.

— Слушай, ментяра, что-то мне это не нравится… — сказал Казарин, а сам уже поднимался с койки.

Стрижак понял его с полуслова. Друзья, не сговариваясь, торопливо зашагали по направлению к туалету.

Казарин расплачивается за собственный эгоизм, Стрижак получает возможность блеснуть ораторскими способностями, а невесть откуда взявшееся насекомое подтверждает самые худшие опасения обоих.

Артем стремительно бежал по коридору, проклиная собственную беспечность и эгоизм. Как он мог отпустить Настю одну, когда здесь кругом полно психов, в том числе и общественно опасных? Так нет же, бухнуть решил с дружком! Будто ничего важнее не существует в этой жизни!

— Думаешь, там, в туалете, к ней может пристать кто-то из психов? — спросил едва поспевавший за Артемом Стрижак, будто прочитав его мысли.

Казарин не отвечал и лишь прибавил ходу Он пинком распахнул хлипкую дверь сортира, предварительно отпихнув в сторону какого-то прильнувшего к замочной скважине извращенца. В нос ударил невыносимый запах застоявшихся фекалий. Казарин вихрем пронесся по небольшому грязному помещению. Двери всех кабинок были распахнуты настежь, и лишь одна, в самом дальнем конце «сральника», была закрыта.

Артем постучал:

— Настя!

В ответ — молчание.

— Ну, чего тут? — догнал наконец Казарина порядком запыхавшийся Стрижак. — Не сожрали эти психи твою Настю под спиртяжку, стыренную у местных живодеров?

— А хрен его знает! — нервно проговорил Артем. — Заперлась и не открывает!

Он упал на грязную, зассанную многими поколениями больных плитку и заглянул под дверь кабинки — между ее нижней кромкой и полом оставался зазор сантиметров в десять. Казарин увидел Настины ноги, обутые в грязно-белые «адидасы». И тут же похолодел: рядом с ними находилась еще одна пара ступней — явно мужских, засунутых в стоптанные больничные шлепанцы сорок последнего размера.

Вскочил с пола и вышиб дверь Артем, что называется, уже «на автомате». Настя сидела на унитазе, неуклюже расставив ноги. Трусы, выглядывавшие из-под коротенькой юбчонки, были все в крови. Над ней орлом нависал Занюхин. В кулаке его сверкал острый осколок стекла — кажется, кусок стакана. Его неровная кромка упиралась Насте прямо в белое беззащитное горло. Маньяк повернул к Артему хищно ощеренную морду, осклабился и прошипел:

— Занято!

— Артем, посторонись, — услышал Казарин позади себя голос Стрижака. — То, что ты водяру хлещешь бутылками, еще не делает тебя прозрачным.

Мент говорил на удивление спокойно, и это вселило в Артема робкую надежду на благополучный исход.

— Стрижак, это он убил Лену Плотникову, — неожиданно для себя вырвалось у него. — Некогда объяснять, но я не под нейролептиками и не глюки ловлю. Это чистая правда.

Милиционер ничего не ответил, лишь с недюжинной силой отодвинул Артема с дороги и проскользнул ко входу в кабинку.

— Ни хрена ты не убьешь ее! — холодно и убежденно сказал он Занюхину, в одно мгновение оценив ситуацию наметанным ментовским глазом.

Тот помалкивал, но внимательно следил за Стрижаком периферийным зрением. Тяжелый взгляд мента сверлил ему висок, будто дрелью, даже через полотенце, которым была, по обыкновению, обмотана дурная башка психа.

— Ясен пень, не убьешь, — удовлетворенно ответил сам себе мент. — Ты же не лох. Стало быть, не убьешь.

— Это почему еще? — подозрительно поинтересовался Занюхин. — Уж не ты ли мне помешаешь, смертный?

Снизошел. Это, кажется, был второй раз, когда Артем слышал его голос — после короткого, шипящего «Занято!». Скрипучий, надтреснутый, странный, как и вся долговязая фигура маньяка, звук.

— Ну-у! — Стрижак аж засмеялся, будто Занюхин спросил у него нечто донельзя наивное. — Согласись, дать умереть жертве практически сразу — это награда для нее. Это, я бы сказал, уступка, которая полностью обесценивает убийство. Так ведь совсем не интересно, правда? То ли дело — связать ее проволокой, долго и жестко трахать, потом извлечь внутренности из еще живого, трепыхающегося тела… А уж под занавес насладиться главным. Тем, ради чего вся затея.

Занюхин явно запсиховал, руки его задрожали. Артем испугался, что он прямо сейчас перережет Насте горло. Но этого не произошло.

— Откуда ты взялся, о, препятствующий мне свершить то, что обязано свершиться? — наконец проговорил выродок. — Позволь скромным и кротким умереть в их горе!

— Я оттуда, где тебя ждет конец, — ухмыльнулся Стрижак. — Большой и толстый. Один трупешник на тебе имеется? Вестимо, имеется. Да не простой. Сколько ты Леночку мудохал? Да еще над телом девичьим потом вдоволь поглумился.

— Рожденное во грехе было предано тьме! — угрюмо провозгласил Занюхин, бегая разноцветными глазками в поисках хоть какого-то выхода, и вдруг неожиданно сбился со своего патетического тона. Из-под обличья то ли сектанта, то ли просто сумасшедшего выглянуло кондовое рыло заурядного мелкого урки. — Умоешься доказывать, начальник!

— Так а я за чё! — готовно подхватил Стрижак. — Конечно, доказывать придется! И не факт еще, что докажем. Я не виляю, как видишь, всю правду тебе говорю, все равно что цыганка на вокзале! Сейчас у меня на тебя полторы улики, и тем цена копейка, причем в базарный день. Суди сам: если бы Артем мне не подсказал, я бы ни за что не допер, что ты — это ты. В общем, чего я там докажу — это еще бабушка надвое сказала, да и то не договорила — померла на полуслове.

И Стрижак печально вздохнул, всем своим видом демонстрируя скорбь по отношению к безвременной кончине бабушки.