Последний вервольф - Глен Дункан Страница 12

— В литературе это называется развязкой, — сказал Эллис, отбрасывая чулок. — Вы с Грейнером сойдетесь лицом к лицу, и он поймет, что если убьет тебя, то потеряет смысл жизни и себя самого. И он тебя отпустит. Мы с ним об этом говорили. Он не исключал такой возможности.

Пока он трепался, я мысленно перебирал выходы из сложившейся ситуации. И совершенно некстати (я же говорил, что Бог, может, и мертв, а вот ирония жива) усмотрел во вчерашней позе Мадлин намек на содомию. Действительно, юмор освещает даже самый темный погреб.

— Но все-таки исключил, — почти пропищал я.

— Конечно, исключил. Всесторонне рассмотрел, взвесил и исключил. Сыновний долг победил.

Сыновний долг. Сорок лет назад я убил и сожрал отца Грейнера. Ему тогда было десять. Они всегда оказываются чьими-то отцами, матерями, женами, сыновьями. Это проблема, если ты убиваешь и жрешь людей. Одна из проблем.

— Какой позор, — пошутил я. Эллис не засмеялся. (Харли говорил, что он не смеется. Не в том смысле, что не умеет, а в том, что больше не видит в жизни ничего смешного. Он уже перешел эту грань.)

— Согласен, — откликнулся Эллис. — Это несмываемый позор. Но, к сожалению, решаю не я.

С потрясающим опозданием я задался вопросом, а что он вообще тут делает, если не собирается всадить в меня серебряную пулю или отрезать голову. Этот вопрос не давал мне покоя — вернее, не давал покоя той части меня, которая не была занята непосильной задачей наполнить легкие кислородом и при этом не сдохнуть от боли.

Кто-то постучал.

— А вот и твой завтрак, — сказал Эллис. — Приятного аппетита.

Он поднялся, снова перешагнул через меня и открыл дверь. Я услышал его голос откуда-то сверху:

— Занесите, пожалуйста, в номер.

Молодой человек с блестящими от геля волосами и в фирменной ливрее «Зеттера» внес в комнату огромный поднос с классическим английским завтраком.

— Колики, — прохрипел я. — Все отлично. Просто поставьте на кровать.

Когда я позвонил Харли, его телефон был выключен, что означало одно из двух: либо он в штабе ВОКСа, либо мертв. Я не мог отделаться от мысли, что его разоблачили. Через час после ухода Мадлин (большую часть завтрака я беспомощно провалялся на кровати, в то время как Мадлин с педантичной жадностью выбирала самые лакомые кусочки — все равно она позволяла себе жареное не чаще раза в месяц) я пришел к выводу, что визит Эллиса имел одну цель: заставить меня поверить в историю, как именно меня нашли. Извращенная психика и, вероятно, действие наркотиков не позволяли даже предположить, что у него на уме. Но в словах «Нам повезло. Мы нашли тебя» явно слышалась фальшь. Единственным осмысленным мотивом ВОКСа было поддержать иллюзию, будто прикрытию Харли ничего не угрожает. Что, разумеется, означало прямо противоположное.

Следующие несколько часов я провел, лежа с холодным компрессом на лбу и стараясь не напрягать все, что ниже пояса. Новости CNN, мелькавшие на плазменном экране, создавали необходимый белый шум. Я равнодушен к любым новостям: газетным сплетням, экстренным выпускам, сообщениям из горячих точек. Когда живешь так долго, ничто не ново. А новости — это ведь что-то новое? Через сто лет понимаешь, что есть только глубинные исторические циклы, которые повторяются раз за разом — с поправкой на приметы эпохи. Я на стороне Йейтса и его временных спиралей. Даже создатели «Новостей» понимают, что их материал уже устарел — и потому делают выпуски все более безразмерными, пытаясь придать им хоть подобие свежести. Программа «Вам слово» — последняя идиотская придумка телевизионщиков. Диктор зачитывает электронные письма зрителей: «Стив из Беркенхеда пишет: „Наши иммиграционные законы вызывают смех у всей цивилизованной общественности. Лозунг „Накормим весь мир“ просто абсурден…“.» Я еще помню времена, когда это меня раздражало или хотя бы развлекало, когда демократия, перебудоражившая Запад, превратила каждого блогера в политического критика и каждого пустоголового фашиста — в тайного революционера. Но теперь я ничего не чувствую — только спокойную отстраненность. На самом деле новости внушают мне постапокалиптическое настроение: как будто я сижу в одном из миллионов пустых домов (а за окном дюны, в которых копошатся насекомые размером с автомобиль), смотрю видео о событиях, которые когда-то кому-то казались важными, и гадаю, каким же идиотом надо быть, чтобы во все это верить.

— У меня были гости, — сообщил я Харли из бара «Зеттера», когда все-таки дозвонился ему после восьми вечера. — Утром заходил Эллис.

— Я слышал, — ответил он. — Ничего удивительного. Охота единодушно решила, что надо поставить тебя в известность.

— Меня не это волнует. Они слишком упирают на официальную историю «как мы тебя нашли». Это подозрительно.

— Джейк, господи, у тебя паранойя. Я сам говорил с тем французом.

— Что?!

— Ну, тот дурак с Магнумом. Клоке. Его привели к нам для допроса. Я все слышал. Он действительно за тобой следил. Он неделю следил за тобой в Париже.

Я отхлебнул шотландского виски. Бар был едва освещен, мягкая мебель терялась в таких же мягких тенях — тщательно воссозданная атмосфера прихоти, которую ты заслужил. Мое внимание привлекли белые икры брюнетки, которая, закинув ногу на ногу, сидела на высоком табурете у барной стойки и уныло потягивала коктейль через соломинку. Опять-таки, если бы это было кино, я подошел бы и разыграл утомленного жизнью мачо. Увы, только в кино одинокая женщина в баре означает одинокую женщину в баре и ничего больше. Эта мысль послужила еще одним мячиком для мысленного тенниса, на котором я был помешан. Каждый новый голливудский фильм — наглядный пример, в какую дыру катится Запад. Я представил свою смерть в виде одинокого каменного менгира, затерянного среди пустынного пейзажа. Ты просто идешь к нему. Просто как дыхание. Руки прижимаются к прохладному камню. Долгожданный покой.

— Зачем ему это? — наконец спросил я.

Я услышал, как щелкает малахитовая «Зиппо» и Харли нетерпеливо делает затяжку.

— Мы точно не уверены, — ответил он. — Клоке утверждает, что он — вольный охотник, и у него свои счеты к оборотням. Но в прошлом году он встречался с Жаклин Делон, так что дело может быть не так просто. Проблема в том, что он не в своем уме. Когда мы его подобрали, он был под дозой. Фаррелл сказал, в нем столько кокаина, что хватит поднять в воздух лошадь. Думаю, он и без наркотиков — конченый псих. В любом случае, мадам Делон — последний человек, который хочет смерти оборотня. Она вас очень любит, — Харли осекся. — Прости, прости. Сказал, не подумав.

— Забудь, — сказал я, допивая виски. Этикетка утверждала, что производитель — «Обан», но вкус был какой-то странный. — А как насчет агента, который следил за Клоке? Ты с ним говорил?

— Бруссар. Он уже вернулся во Францию. С ним говорил Фаррелл. Он подтвердил, что заподозрил за Клоке неладное и превысил полномочия, а когда понял, что Клоке следит за тобой, довольно робко нам об этом сообщил. Джейк, серьезно, хватит волноваться. У меня все в порядке. У нас все в порядке. Никто ничего не подозревает.