Не оглядываясь - Мария Галина Страница 12

Дедмороз встал, взвалил мешок на плечо и двинулся к двери, по пути подхватив с галошницы свой тулуп. Тулуп был красный и сверкающий, словно… словно игрушечная пожарная машина.

– Погоди! – крикнул в широкую спину Сергей Степанович. – Зачем приходил-то?

– Так извиниться же, – сказал, оборачиваясь, чертов дед, – вот, виски, двенадцать лет, это… блендед, правда, но хороший виски, не паленый. Нарезка – балык осетровых рыб… икра нерки слабосоленая, Сахалинского рыбкомбината. Как бы отступное это, Гунька. Ты уж на меня зла не держи. За испорченную жизнь свою, за жену-стерву, за контору тухлую…

– Лучше б не приходил, – сказал Сергей Степанович и вытер нос тыльной стороной руки, – я б посидел, пивка выпил, телевизор посмотрел и заснул… может, обои бы переклеил в каникулы, светильник-бра давно починить пора… а там, после каникул, глядишь, в себя бы пришел и на работу. А так что? Что я теперь?

Он смолк, осененный ужасной мыслью.

– Это ж ты опять… опять, проклятый! Опять пришел жизнь мою есть? Что ж мне теперь… так остаток дней и думать, что все могло быть хорошо, а теперь уж и не поправишь? Мне мучение, а вам, сволочам, пища?

– Ну… – сказал Дедмороз, – ну вот это ты, брат, это… ладно, бывай!

Он распахнул носком валенка хлипкую дверь и стал спускаться по выщербленной лестнице, держа мешок на широкой сутулой спине.

– Сколько нас таких? – закричал ему в спину Сергей Степанович. – Вот таких, к которым ты приходишь… извиняться, сукин ты сын, прожорливая лесная тварь! Нежить, нежить!

Он колотил кулаками по перилам, не ощущая боли, потом, забыв захлопнуть дверь, кинулся к кухонному окну, где иней, наросший изнутри и снаружи, оставил крохотное, размером с человеческий глаз, отверстие, и тер его, тер, тер ладонью, как раз чтобы успеть увидеть, как на миг проясняется контур саней, страшных, костяных, и сидящий на облучке скелет подхватывает поводья, и страшные мертвые звери разом трогаются с места и, не оставляя следа, исчезают во мраке, там, за Окружной, где лесопарк переходит в лес, а потом и в мертвый лес, лежащий далеко за пределами ведомых нам полей…

Сергей Степанович стоял и плакал, потом подошел к столу, плеснул виски в стакан и сделал жадный глоток, но спиртное было как вода, никаким, безвкусным…

Тогда он распахнул окно и, щурясь от ударившего в лицо колючего ветра, высунулся до половины наружу, на миг подумав, как нелепо он будет выглядеть на снегу, в майке и трениках, с нелепо подвернутой ногой и вывернутой шеей…

На миг зрение у него вновь обострилось, как бывает, когда раздергивается завеса обыденного, так что он увидел, как где-то далеко-далеко скелет на облучке натянул поводья и костяные сани остановились, подняв тучу сверкающего снежного праха, и Сергей Степанович отчетливо понял, что остановились они потому, что седок тоже хочет посмотреть на крохотную, будто поломанная кукла, лежащую на снегу фигурку… И ждет, недвижно и спокойно, ибо нежить может ждать вечно.

Он отшатнулся и с треском захлопнул окно, обрубив столб морозного воздуха, ворвавшийся в кухню, постоял задумчиво, разглядывая остатки накрытого стола, сделал себе бутерброд с икрой, так же задумчиво съел его, поднял валявшуюся рядом с мусорным ведром газету «Из рук в руки» и, шаря пальцами по строчкам, нашел нужный телефон.

– Это товары для детей и юношества? Доставка? Да, и вас с Новым годом. Да, телескоп. Любительский. Самой простой модели. Да, это вполне подойдет. Сколько? Ничего себе! Нет, не передумал. Нет, не обязательно сегодня. Можно и после каникул. У вас нет каникул? Знаете, я думаю, это даже лучше. Что нет каникул, я имею в виду.

И продиктовал адрес.

Аргус теснее прижался к моему колену, и так, бок о бок, мы вошли в шлюз. Приветливая стюардесса машинально улыбнулась заученной улыбкой, но, когда увидела аргуса, лицо ее вытянулось.

Я как-то не предвидел, что такое может быть. На больших трассах к аргусам относятся иначе. Да что там, на внешней базе тоже все было в порядке.

– Я не уверена, – сказала она, – формы жизни…

– На аргусов это не распространяется. Есть специальная поправка.

– Я спрошу капитана.

В надключичной ямке у нее дрожала крохотная, завитая перламутровой раковиной «болтушка». Я видел, как шевелятся ее губы, бесшумно, потому что «болтушка» работала в интимном режиме.

Потом она вновь обратила серебряные глаза ко мне и кивнула.

– Регистрация есть?

Я протянул ей платиновую карту; в ультрафиолете засветился зеленоватый шарик.

– Это мой, – сказал я, – моя виза. А вот это, поменьше, пурпурное – его. Аргуса.

За моей спиной в панорамном квазиокне восходила Земля. Я понял это потому, что стал отбрасывать еще одну тень.

– Капитан сказал, надо намордник, – сказала она, возвращая карту, – обязательно.

– Но это же не собака!

– Тем более.

Я пожал плечами. Ничего такого я не предусмотрел. Впрочем, по уставу форма моя предполагала ремень, абсолютно бесполезный и чисто декоративный. Я сделал из него петлю и захлестнул ей морду аргуса. Тот укоризненно отвернулся, но стерпел.

– Он слепой! – пораженно воскликнула стюардесса.

– Да.

– Я хочу сказать… у него же вообще нет глаз!

– Ну да, – согласился я.

– Почему же их тогда…

Потому что они видят больше, чем ты, хотел сказать я, потому что их зрение иное, оно простирается в глубь силовых полей, там, где человек слеп и беспомощен…

Но вместо этого я пожал плечами.

– Проходите в передний конец салона, – сказала она, – там места для пассажиров с животными.

С каких это пор в лунных модулях разрешается перевозить животных?

Я сел в переднее кресло – между ним и стеной было незначительное свободное пространство, где аргус смог уместиться. Он лег, положив голову на лапы, ременная петля стягивала челюсти.

Салон стал постепенно заполняться пассажирами. Рядом со мной села молодая женщина, явно из лунных туристов, иными словами, очень состоятельная. На руках она держала крохотную собачку – плоская морда и глаза-блюдца…

Хозяйка поерзала, устраиваясь в кресле.

– Кто это у вас? – спросила она.

– Аргус.

Она напряглась.

– Это не опасно?

Уже нет, подумал я, все, что он мог сделать, он уже сделал.

А вслух сказал:

– Что вы, что вы… Он никого не обидит.

– Тогда почему же он в наморднике?

– Такие правила.

Ее-то собака была без намордника, впрочем, она ведь такая маленькая.