Убивство и неупокоенные духи - Робертсон Дэвис Страница 13

Отличный вечер! Памятный вечер! Когда все, что можно, съедено, а выпивки еще много, офицерам обещают дальнейшие развлечения. На пирушке присутствует прапорщик Ларкин; хотя по званию он намного ниже всех остальных веселящихся, его голос незаменим. У него очень высокий тенор, мужской альт, и он умело украшает мелодию трелями. Более того, он виртуозно играет на спинете, а хороший спинет как раз стоит в углу. Он служит пищей для многих превосходных шуток, ибо над клавиатурой красуется надпись: «Мастер Гаррис из Бостона»; с одной стороны, парадоксально, а с другой – как нельзя более уместно, что под звуки этого инструмента сейчас будут веселиться те, кто скоро покажет бостонцам, где раки зимуют.

Ларкин, хорошенький юнец, поет так же мило, как выглядит; он исполняет популярную песенку «Анакреон в раю». Офицеры не знают, а вот я, сторонний наблюдатель, знаю, что на эту мелодию вскоре положат гимн «Знамя, усыпанное звездами» [5]. Но сегодня вечером она лишь одна из многих песенок и пользуется у слушателей меньшим успехом, чем «Прощаюсь, Геба, я с тобой», которую Ларкин исполняет с такими украшательствами, что мелодию почти невозможно уловить. От последних строк:

Коль Геба мне благоволит,Пускай завидуют пииты! —

наворачиваются слезы у нескольких суровых ветеранов, которых, как многих военных, трогают до глубины души песни мирного времени.

Но Фезерстоун и одаренный Ларкин приготовили компании сюрприз. Пока офицеры готовятся пить и петь до конца пирушки и склоняют Ларкина исполнить «Правь, Британия», открывается дверь и появляется удивительная фигура. Это костлявый долговязый юнец, одна нога у него босая, другая – в истоптанном солдатском сапоге; штаны продраны на заднице, и хвост красной рубашки свисает почти до земли; на голове треуголка, ее поля не пристегнуты и болтаются, зато она украшена огромным пучком разноцветных лент наподобие кокарды. Сбоку к поясу прицеплена чудовищных размеров сабля, которая с лязгом волочится по земле; в руках винтовка, модель которой не поддается определению, – она, вероятно, годится лишь для того, чтобы стрелять белок; к стволу необъятной длины прицеплено ржавое лезвие косы вместо штыка. Парень с глупой улыбкой глядит на собравшихся и сплевывает на пол с полпинты табачной жижи, пачкая себе подбородок.

«А, вот они вы где, жентмуны! – кричит он с утрированным колониальным акцентом. – Я-то вас в Бостоне поджидал, а вас нет как нет. Мы вас ждем, гостюшек дорогих. Но раз уж я вас отыскал, то спою вам песенку».

К этому времени он успевает пересечь всю комнату, на ходу карикатурно отдав честь майору Гейджу, и оказывается рядом со спинетом. Ларкин ударяет по клавишам; звучит мелодия, незнакомая большинству офицеров, с неизвестными им словами:

Видим с капитаном мыДа с моим папашей:Новобранцы сгрудились,То-то будет каша!

И пугало пускается в шутовской пляс:

Янки-щеголь, повернись,Янки Дудль, покружись:Будет музыка играть,Будут девки обмирать!

Звучат еще несколько куплетов; иные из них до того непристойны, что некоторые офицеры даже не знают, смеяться или нет.

Кончается песня так:

Вот что люди говорили:В Бостоне могилы рылиВот такой вот глубины —Только янки им нужны…

Исполняя самый последний куплет, певец неуклюже отступает:

Как услышал этот сказ,Испугался тот же часИ что было моих силПрям до дому припустил…

К этому времени офицеры успевают запомнить припев, и «Янки Дудль» звучит на бис, снова и снова; артист – младший офицер, блеснувший в полковой самодеятельности в ролях комических деревенщин, – демонстрирует ружейные приемы, по ходу дела роняет саблю, путается в хвосте собственной рубашки и наконец стреляет из своего нелепого ружья, при этом из дула вылетает горсть куриных перьев.

«Янки Дудль» становится гвоздем вечера. Офицеры счастливы. Перед ними – противник, каким они его себе представляют. Они пьют за здоровье артиста и усиленно поят его; он насаживает табак, который перед тем жевал, на штык ружья, пьет и падает на пол в притворном пьяном забытьи.

После этого все остальные развлечения уже кажутся пресными – даже воодушевленное исполнение гимна «Правь, Британия», аккомпанируя которому Ларкин чуть не разбивает вдребезги бостонский спинет.

Проходит всего несколько дней, и британцы побеждают Янки Дудля в битве при Бридс-Хилл. Британская армия несет лишь незначительные потери, но в числе убитых – майор Гейдж. Выходит, что могилы – «Вот такой вот глубины» – предназначались не только для янки.

Возможно, на майора возложили ответственность, непосильную для него, лишь по той причине, что он совершенно случайно оказался однофамильцем британского главнокомандующего. Подобные недоразумения случаются, как на поле боя, так и за его пределами. Имя важнее, чем полагают приземленно мыслящие люди. Но как бы то ни было, майор мертв, и семья на Джон-стрит в Нью-Йорке прозревает лик Каина в этой невосполнимой утрате.

(7)

Похоже, наступил антракт: фильм «Дух 76-го» завершился бравурным аккордом, в котором смешались в кучу Джордж Вашингтон, «Звезды и полосы» [6] и фигура молодой женщины, вероятно олицетворяющей Свободу. Киноманьяки вроде Гоинга будут в восторге, увидев столь раннее применение этого приема. Они говорят о нем в фойе, где приготовлено неизбежное угощение: держатель билета может претендовать на бокал скучного белого вина и тонюсенький сэндвич на белом хлебе, пока хватит запасов. Но старые фильмы очень короткие, обычно всего несколько бобин, и как только еда исчезает, зрители снова ломятся всей толпой в душный зал, чтобы увидеть другой классический фильм, посвященный революции, – очевидно, такова тема сегодняшнего дня. Он знаком многим присутствующим, ибо это знаменитый «Броненосец Потемкин», фильм 1925 года. Всезнающий Гоинг выговаривает название фильма так, будто у него каша во рту, якобы демонстрируя чистое русское произношение.