Блаженны мертвые - Йон Айвиде Линдквист Страница 15

Флора ответила:

— Очень сомневаюсь, — и упала спиной на кровать, раскинув руки. Уставившись в потолок, она то сжимала, то разжимала ладони, словно ловила воображаемые шары. Поймав штук десять, она спросила, не глядя на Эльви:

— Интересно, что с человеком случается после смерти?

Эльви не совсем поняла, был ли вопрос обращен к ней, но решила ответить:

— Попадает, наверное, куда-то...

— И куда? В рай, что ли?

Эльви села на кровать, разгладила и без того гладкий пододеяльник.

— Не знаю, — ответила она. — Рай — всего лишь название, которое мы сами придумали для обозначения чего-то неведомого. Какого-то... другого места.

Флора молча продолжала жонглировать невидимыми шарами. Внезапно она села на кровати рядом с Эльви.

— Так все-таки, что это было? Ну, там, в саду?

Эльви немного помолчала. Затем тихо произнесла, осторожно выбирая слова:

— Я знаю, что ты не веришь в Бога, но ведь на это можно посмотреть иначе. Забудем на минуту про религию, Библию и всякое такое прочее. Давай предположим, что у каждого человека есть душа. Ты хоть в это веришь?

— Нет, — ответила Флора. — По-моему, человек умирает, его кремируют — и все дела.

Эльви кивнула:

— Понятно. А я рассуждаю так: вот живет себе человек, какие-то мысли думает, опыта набирается, любит кого-то. Доживает, скажем, до восьмидесяти. Голова еще вроде ясная, да тело уже не то. И как будто изнутри ты прежний — и мысли в тебе кипят, и жизнь бурлит, а плоть все изнашивается. И до последнего сидит в тебе этот человек, кричит: «Нет, нет, нет!..» — а потом — раз — и конец.

— Ну да, — ответила Флора. — Все так.

Придя в волнение, Эльви схватила руку Флоры и легонько прижала к губам.

— Только знаешь, — продолжала она, — мне это кажется абсурдным. Всегда казалось. Для меня... — Эльви вскочила с кровати, размахивая руками, — совершенно очевидно, что у человека есть душа. Должна быть. Неужели ты думаешь, что наше сознание, способное за какие-то доли секунды вместить в себя целую Вселенную, зиждется на какой-то... — она махнула рукой, указывая на свое тело, — груде мяса?!.. Нет, я не верю, никогда не поверю!

— Бабуль, ты чего?..

Взгляд Эльви, устремленный куда-то вдаль, снова обратился на внучку. Эльви присела на край кровати, сложив руки на коленях.

— Извини, — произнесла она, — дело в том, что сегодня я получила исчерпывающее доказательство своей правоты. — Она бросила взгляд на Флору и тихо добавила, словно стыдясь:

— Мне так кажется.

Пожелав Флоре спокойной ночи и закрыв за собой дверь, Эльви еще долго бродила по дому. Наконец она заставила себя усесться в кресло и взяла в руки Гримберга, но, прочитав несколько предложений, отложила книгу в сторону.

Эльви давно решила, что после смерти мужа засядет за «Необычайную судьбу шведского народа», пока еще сама Богу душу не отдала. Начала она довольно бодро, одолев больше половины второго тома, но сегодня с чтением не ладилось. В голове роились совсем другие мысли.

Часы показывали начало первого, ей уже давно было пора спать. Правда, в ее возрасте много сна не требовалось, но каждую ночь ей приходилось вскакивать ни свет, ни заря и просиживать пару часов на унитазе, выдавливая из себя по капле содержимое мочевого пузыря.

Эх, Туре, Туре...

Днем Эльви побывала в похоронном бюро, отнесла туда его выходной костюм для погребения, которое должно было состояться послезавтра. Туре... Лежит, наверное, сейчас в морге, весь такой торжественный, в ожидании последнего дня на этой земле. В похоронном бюро ее спросили, не хочет ли она переодеть его сама, но Эльви отказалась. Она свой долг уже выполнила.

Десять лет назад она начала делать ему бутерброды, семь лет назад — класть их ему в рот. Последние три года его организм не воспринимал уже ничего, кроме пюре и каши, и нуждался в капельнице для поддержания жизни — если, конечно, это можно так назвать. Инвалидная коляска, потеря речи — а может, даже и рассудка... Лишь пару раз в ответ на ее слова в глазах Туре вспыхивало понимание — и то ненадолго.

Изо дня в день она его кормила, умывала, меняла подгузники и мочеприемники. Только по утрам и по вечерам она прибегала к чужой помощи, чтобы уложить его в постель или, наоборот, пересадить в кресло, в котором он просиживал целыми днями, уставившись в пустоту.

«В болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Она выполняла эту клятву без особой радости и любви, но и без единого упрека или сомнения, ибо она дала слово.

В ванной Эльви вытащила изо рта вставную челюсть, тщательно почистила и положила в стакан, который оставила стоять на полке. Она никогда не понимала людей, хранящих вставные зубы возле кровати напоминанием о быстротечности времени. Ладно еще очки — без зрения человеку никак, мало ли что случится, но зубы?! Кусать-то они кого собрались посреди ночи?

Эльви вошла в свою комнату, переоделась в ночную рубашку. Аккуратно сложила одежду на крышке секретера и застыла, разглядывая стоящую рядом фотографию в рамке. Их свадебная фотография.

Экие голубки.

Это была черно-белая карточка с ретушью, до сих пор сохранившей яркость красок. Они с Туре — прямо иллюстрация к какой-нибудь сказке, принц и принцесса после слов: «И они жили долго и счастливо и умерли в один день». Туре во фраке, Эльви в белом платье прижимает к груди яркий букет цветов — и оба смотрят в будущее кукольно-голубыми глазами (причем глаза у Туре были вовсе не голубые, это была ошибка ретушера, которую они так и не удосужились исправить).

Эльви вздохнула, провела пальцем по фотографии.

— Вот как бывает, — произнесла она в никуда.

Она зажгла лампу у кровати, раздумывая, не почитать ли Гримберга перед сном. Но не успела она потянуться за книгой, как у входной двери раздался какой-то звук. Она прислушалась. Звук повторился. Словно кто-то... скребется.

Что это?..

Будильник на тумбочке показывал двадцать минут первого. Снова царапанье. Должно быть, какой-нибудь зверь — может, собака, только почему вдруг именно к ней? Эльви немного выждала, но шорох не прекращался. Бродячие собаки здесь были редкостью. Зимой, бывало, из леса забредала какая-нибудь косуля, но чтобы прямо к дому — такого еще не случалось...

Эльви накинула халат, подошла к двери и прислушалась. Бог его знает, кто там — вроде и на кошку не похоже. Кошки так не скребутся — во-первых, слишком громко, а во-вторых, высоко, где-то на уровне груди. Эльви прислонилась к дверному косяку и громко прошептала:

— Кто там?

Царапание прекратилось. Вместо этого за дверью послышалось тихое поскуливание.

Наверное, кому-то плохо.

Не раздумывая, Эльви открыла дверь.