Без окон, без дверей - Джо Шрайбер Страница 19

Колетта усмехнулась.

— Не волнуйся из-за Реда. Он сейчас поднимется, переоденется и отправится в бар к Соне Грэм. В два часа ночи вернется домой, попытается меня трахнуть… курам на смех. — Она понизила голос до театрального шепота, имитируя конфиденциальность. — Ему особенно нравится, когда я лежу как колода и позволяю делать все, что он хочет.

— Хватит. — Скотт заткнул уши племяннику. — Довольно.

Колетта наклонилась к мальчику, поддела пальцем подбородок, глубоко заглянула в глаза, ища признаки понимания. Генри тоже пристально смотрел на нее, как обычно, без всякого выражения. Невозможно представить, чем она дышит ему в лицо. Наконец Колетта легонько щелкнула его по носу.

— Если бы твое желание могло исполниться, чего ты хотел бы? — спросила она.

— Стать призраком, — ответил Генри.

Она расхохоталась, зашептала ему на ухо, распрямилась и посмотрела на Скотта.

— Знаешь, просто стыдно, что у вас с Соней ничего не вышло.

— Спасибо за помощь.

Садясь в машину, он спросил у Генри:

— Что она тебе шепнула?

— Что я уже призрак.

Скотт вгляделся сквозь тьму в широкое окно спальни и увидел лицо между шторами. Лицо старой тетки. Полина добралась до коляски, уселась, наблюдая за ним из пропахшего ароматами дома. Дымное облако вокруг нее рассеялось. Она больше не улыбалась. Скотт почувствовал уже знакомый звон в затылке, словно мотылек порхнул в опасной близости от фумигатора с инсектицидом, и приготовился к шоку.

По дороге домой перекусили жареной рыбой в «Капитане Чарли». Хозяин, у которого сбоку на шее была вытатуирована ящерица, сидел за кассой, читал газету, а Скотт с Генри понесли картонные коробочки с жареным окунем и кукурузными пончиками в дальнюю кабинку, украшенную рыбацкими сетями и пластмассовыми крабами. Сели под фотографией в рамке, на которой один из владельцев заведения стоял рядом с Джоном Траволтой на съемках фильма, вышедшего несколько лет назад. Его время от времени крутят по кабельному телевидению, и Скотт изо всех сил старался не смотреть, чтобы не видеть улиц родного города под непривычным голливудским углом.

Потом он поехал к отцовскому дому, повел Генри к двери. Мальчик явно не решался входить.

— Скоро увидимся, — сказал Скотт.

— Сегодня вечером? — уточнил мальчик с надеждой.

— Вряд ли. Уже поздно.

— Куда торопишься? — требовательно прозвучал изнутри голос Оуэна. По телевизору шел футбол.

— Есть дела дома.

— Дела? — насмешливо переспросил брат.

Скотт вошел в гостиную. Оуэн, расположившись перед экраном, набивал рот картофельными чипсами из пакета размерами с наволочку от подушки. Вокруг громоздились бутылки и мусор, словно выброшенные на берег тропическим штормом. Ладонь обернута окровавленным бумажным полотенцем — пятнистым флагом, приклеенным полосками скотча с налипшими солеными желтыми крошками.

— Иди к себе, спать ложись, — приказал он, не глядя на Генри. Когда мальчик поднялся по лестнице, обратился к брату: — Долго еще собираешься здесь торчать?

— Пока не знаю.

— Ну-ну. — Оуэн отодрал бумажное полотенце, слизнул соль с раны, не сводя глаз со Скотта. — Может, самое время подумать.

— Ты так и не рассказал, зачем ходил в сарай.

Оуэн опустил глаза, взял с пола бутылку пива и осушил.

— Если папа что-нибудь оставил, то мне причитается доля.

— Значит, деньги искал?

— Не желаю всю жизнь катать тачки и перетаскивать на горбу мусор. — Он покраснел, выплевывая слова, и Скотт, глядя на бутылку в его руке, гадал, не лопнет ли она с минуты на минуту.

Видя искреннюю злобу брата, он знал, что не услышал правдивого ответа. Может, Оуэн сам не знает, что делал в сарае. «Боится, — понял Скотт. — Я попросил объяснить то, чего он не понимает и поэтому чувствует себя зверем, загнанным в угол».

Оуэн сделал глубокий вдох и поставил бутылку на угол стола справа от себя.

— Помнишь, как тебя в пятом классе доставал Брэд Шомер? Однажды долбанул об стенку в кафетерии, надеясь на драку.

У Скотта вспыхнули уши.

— Помню.

— Ты сломался и заревел.

— Пока ты не заступился и не отлупил его. Никогда не забуду.

— Я все думал, почему ты никогда не мог постоять за себя. Теперь понял. В жизни надо либо драться, либо бежать. Ты всегда был беглецом.

Скотт посмотрел на кусочек бумажного полотенца, прилипший к руке.

— Обработай рану. Передай Генри, что я пожелал ему спокойной ночи.

Возвращаясь к машине, он чувствовал на спине взгляд Оуэна.

Скотт поспешно выезжал из города с тикавшим в желудке секундомером, с ощущением утекающего времени. Встреча с Колеттой, с ее старой теткой напомнила, что у всего есть предельный срок, настоящее бульдозером врезается в будущее, таща за собой всю тяжесть мира. Колетта была когда-то красоткой, внушавшей веру в милость всемогущего Бога, неподвластную губительному влиянию времени. Теперь все исчезло, протухло, увяло.

А Оуэн? У него есть реальный шанс? Над ним постоянно висят грозовые тучи, неся бесконечное разочарование с тех самых пор, как Скотт его помнит.

А ты сам? У тебя что есть?

Как бы отвечая на вопрос, он повернул ручку парадной двери, вошел в дом. Холод сразу окружил, охватил, пробрался под одежду до самой сердцевины. Скотт включил свет и медленно пошел по коридору, отчасти надеясь увидеть кого-то или что-то, поджидающее его. Время здесь тоже идет, но ощущение тикающего секундомера исчезло, сменилось более приемлемым образом песочных часов. Почти слышно, как сыплется песчаная струйка. Вспомнились слова профессора литературы: «Мы пишем для того, чтобы остановить время. Как ни парадоксально, это позволяет увидеть, как все изменяется». Стрелки на школьной доске, диаграммы и уравнения — действие и противодействие, причины и следствия.

Он поднялся по лестнице, бессознательно пересчитывая ступеньки, остановился на площадке, повернулся, пошел вниз, дальше по коридору и за угол.

Черед двадцать минут сидел в столовой с ноутбуком на коленях. На часах 20:02. Предвидя лишь очередной марафон головной боли от разочарования, по-прежнему смотрел в пустой монитор с мигающим курсором.

20:07.

20:13.

20:22.

Воззвал к творческому воображению.

Я ведь пишу тексты для поздравительных открыток, правда? Почему не написать литературное произведение?

Зажмурился, составил мысленный образ столовой, какой ее видел Фэрклот на сто тридцать восьмой странице. На столе лежит «люгер» рядом с наполовину полной бутылкой виски «Харпер», хотя Фэрклот назвал бы ее наполовину пустой. Пачка сигарет «Лаки страйк», коробок кухонных спичек в красную и белую полоску. И в целом Круглый дом — огромный старый особняк с бесконечными подсознательными искривлениями и скругленными углами, заключающий его в себе этой ночью.