Транзит: Звёздная Гавань - Андрей Бабиченко Страница 2

Ещё совсем маленьким, спокойно сидящем на коленях отца и вслушивающийся в его рассказ.

Такой типичный, сейчас конечно наивный и абсолютно не правдоподобный, однако в ту пору настолько всеми желанный, услышанный хотя бы в виде сказки, о именно их.

Их старой Эе.

Том хрупком мирке, полном живописных морозных гор, живительных ручьёв, питающих своей влагой пышные от зелени долины.

Впивавшихся в устья морей, а из них, устремляясь в глубину сиреневых океанов.

Или рассказы об «Анчи» – великие охотники, только лучшие и сильнейшие представители девяти племён, что верхом на своих арахнидах обходили все континенты, навсегда закрепляя свои имена в истории.

Закаляя их в битвах, новых географических открытиях и покрывая вечной славой.

Затем, его мысли сменились грядущей действительностью – исчезли скрытые долины, леса сменились городами хозяев, и он сам, находящийся где-то там внутри, под их властью, возможно и истинно не веря в их право, в их власть, но теперь, не имея иного выбора, повизгивая звеньями цепей и покорно идя на поклон.

Он, подумал о власти, о наставлении хозяев, что она верная, что альтернативы ей, этой власти – война.

Хочешь, другого лидера – будет война!

Хочешь реформ – будет война!

Хочешь иметь достойные условия жизни – будет война!

И те, кто никогда не видели счастья, готовы терпеть всё, ну абсолютно всё, лишь бы война обошла их стороной.

Война – это был их бич, пускай и единственное, но самое ужаснейшее, унизительное воспоминание из прошлого и вечно, «так» сугубо ради размышлений, поднимаемый хозяевами вопрос – а может, не стоило оставлять и вовсе никого?

Он встрепенулся, пальцами рук ощущая холодное покалывание, будто ночной ветер, касаясь краем своей мантии, пронесся мимо него, словно предупреждая о грядущей опасности.

Возможно особенная черта – инстинкт, выработанный ещё с детства, каждый раз пытаясь предостеречь от чего-то.

И в этом он был уникален.

Единственный из тысячной толпы, кто всегда имел нечто подобное.

Подобную «связь».

В их народе, подобная связь звалась «голосом» – наследием ушедших предков, что вовремя вмешиваясь в жизнь смертных, помогают им, наставляя неокрепших на правильный путь.

Но почему, же один? Почему один, а не тысячи, не те все девять миллионов, что остались от них?

И теперь никто иной, а именно он, отчего-то заслуживающий подобное, но не сумевшее вовремя дать знак, предупредить, ни его самого, ни друзей, ни семью.

Ведь скорее – обычная пустышка.

Просто глупая выдумка, рассказанная множество раз, переходя от одного к другому, постоянно перевираясь, наполняясь чужими мыслями и верованиями, в конце теряя изначальный смысл.

Он не иной, такой, как и все они – узники, поставленных в два ряда сидений, зажатых, по нескольку раз плотно закреплённых перегибающимися сдерживающими прутьями, дающими доступ только шейным позвонкам, в определённых углах вертеть свою голову и всё же в большей степени смотреть сугубо перед собой.

Вновь, тот же погонщик, каждые несколько минут возобновляя свой маршрут и прохаживаясь вдоль территории судна, незатейливо и планомерно отщёлкивает своей электродубинкой о сгущающиеся по бокам рядам сидений.

На обороте третьем остановившись, что-то заприметив, замешкавшись там, недалеко от хвостового отделения судна, напротив погрузочного трапа.

Свободной рукой, переведя на затылок и надавив на заднюю часть покрывавшего его голову защиты.

Наступила реакция – испустив тонкий сгусток пара, средство защиты стало сдавливаться, визуально сжимаясь своими пластинами, складываясь друг на друга, за доли секунды оканчивая всю операцию на месте нажатия и теперь из массивного астро-шлема, превратившись в тончайший слой эластичного материала, в длину не более ладони.

За ней Аден уловил довольную гримасу хозяина, в страхе переведя свой взгляд, куда-то прочь, в иное место.

Внутри ещё играли правила, перечень запретов: смотреть, говорить, прикасаться.

Любое иное действие без данного на то должного разрешения, что жестоко каралось.

На секунду всё его тело дрогнуло, как если, впиваясь и карабкаясь вверх по позвоночнику, воображение рисовало сцены пыток, гигантских, безумно острых игл, пил, мёрзлых пыточных столов.

Он представил, что всё не обошлось, он не получил побоев, не был отправлен в бессрочную ссылку.

Окружающая цельнометаллическая пелена из головного зажима и вивесекторого лазера, что раскроит его череп, доставая по меркам хозяев не идеальный мозг, заменяя тот биоусилителями, искусственными нервными окончаниями, заново подсоединёнными к уже машинной структуре и возвращая к жизни полу-механический труп – автоматон.

Бездумная груда мяса и костей, отныне зависящее чужой волей.

Навечно обрекаясь исполнять одни и теже повторяющиеся функции.

Аден хорошо помнил ту первую встречу, тогда, взбредя голову после недельной смены, возвращаться, домой не своим стандартным маршрутом, а свернуть, пройтись каких-то пару лишних сотен метров.

Заиметь редкую возможность побыть наедине со своими мыслями.

Тогда, впервые отважившись подойти столь близко к разграничительному забору.

Понаблюдать за жизнью господ, за жизнью столь чуждой, с первого взгляда беззаботной простой.

Возможно, не будь под напряжением, опершись и помечтать, поставить себя на их место. Что было бы?

Тогда, впервые из тёмного переулка он увидел её – провизгливо постанывая от забившихся гортанных фильтров, из серой тени подалось тело.

Автоматон, одна, бывшая из представительниц его народа, даже сейчас подвергшись ужасным метаморфозам, всё ещё прекрасна и так пуста.

Развеивающиеся по ветру рыжие волосы, бледная кожа, прозрачные зрачки, мельчащие из стороны в сторону.

Она зашагала по направлению к электрическому заграждению, пусть и пешком, но пронёсшись так быстро, близко, едва, как показалось самому Адену, задев его кончиком указательного пальца, о тыльную сторону руки.

Такая холодная, мёртвая.

На лбу появилась испарина, мысли, пожираемые друг-другом становились всё более ужасными, улетучивая ранние воспоминания, заменяя отголоски памяти огромным залом.

Тьма в нём сгущалась, убирая окна, стёкла, заменяя расписанный фресками фасад – голыми стенами и оставляя на подступах зияющую пустоту.

На мгновение страх отступил, стало казаться, что он знал об этом всегда.

О нечто скрытом, тайном, стоит только протянуть руку и ладонью коснуться стены, как перед ним откроются все двери бытия.