Дитя подвала - Александр Варго Страница 2

Что-то случилось.

– Ты ведь не станешь мне врать? – вкрадчиво поинтересовался папа. – Родителям нельзя врать, я всегда учил тебя этому.

Глубокие, черные, как гудрон, глаза неотрывно смотрели на замершего ребенка, сверля его колючим взглядом.

– Я не вру, – пискнул Артур.

Подойдя к ребенку вплотную, мужчина присел на корточки, и их головы оказались на одном уровне.

– Ну, говори, – подбодрил отец. – Я ведь вижу, что ты хочешь мне о чем-то поведать.

Артур невольно опустил голову, уткнувшись взглядом в опрокинутый на бок паровозик. На мгновение ему почудилось, что тот подмигнул ему своим красным пластмассовым фонарем: «Лучше не ври папе, Артур. Сам знаешь, чем это может закончиться. Сам знаешь…»

– Я… эммм…

Он закашлялся, почти как человек, желающий получить небольшую отсрочку, чтобы лихорадочно придумать ответ на неудобный вопрос.

– Я порезал скатерть, – выдохнул Артур. Несмело поднял голову. – Мы с мамой кушали. Я взял ножик и… мама отвернулась, а я с ним игрался и нечаянно тыкнул им в скатерть. Мама меня поругала, а я сказал, что больше не бу…

Отец холодно улыбнулся, и мальчик слегка побледнел.

«Он не поверил…»

– Мама простила меня, – севшим голосом проговорил он. – И ты меня прости, папуля.

– Ох, Арчи, – нараспев произнес мужчина. – По сравнению с тем, что ты натворил, скатерть – сущая ерунда. Я даже не буду с тобой обсуждать эту несчастную тряпку. Ты понимаешь, о чем я?

Артур почувствовал, как у него задрожали коленки. Хотелось сесть, а еще лучше – лечь в кровать и укрыться с головой теплым одеялом. И больше не слышать голос папы, который был похож на острый сверкающий нож.

Рука отца тяжело опустилась на его худенькое плечико, стальные пальцы сжались, как тиски, и Артур ойкнул.

– Что у вас произошло на прогулке? Когда у вас потерялась Маша Федорова? – тихо спросил отец, не сводя пронзительных глаз с оторопевшего сына. – Ты рассказывал, что она пропала, когда вы ездили отдыхать в лес [1].

– Ра… рассказывал. – От испуга Артур начал заикаться.

– Значит, ты не все рассказал, – проворковал папа. Его голос стал приторно-сладким и мягким, как тающее желе.

– Я так и знал, что ты у меня непослушный ребенок, – сказал он, осуждающе качая головой. На его лице появилось скорбное выражение, вот, мол, полюбуйтесь, какой позор для семьи…

Отец сунул руку во внутренний карман кителя.

– Мне пришло письмо. Для тебя, – тихо, словно делясь сокровенным, поведал он. С этими словами отец вынул наружу мятый конверт и ловким движением вскрыл его. – Это приглашение.

– Куда? – спросил Артур, и в дрожащем голосе мальчика затрепетал лучик надежды. – На елку? К Деду Морозу?

Папа усмехнулся.

– Разве сейчас за окном Новый год? У нас в доме стоит наряженная елка? Ты что, видишь снег и сосульки?!

Паренек растерянно умолк. Между тем папа извлек из разорванного конверта блекло-серый листок, на котором был изображен цирк-шапито. С другой стороны послания красным фломастером было крупно выведено:

АРТУРУ МАЛЫШЕВУ.

Увидев ярко раскрашенный цирковой шатер, Артур переменился в лице.

– Папа…

– Это письмо от хозяина Подземного цирка, – пояснил отец, подмигивая побледневшему мальчику. – От него ничего не утаишь.

– Папа, не надо, – торопливо заговорил Артур. В его громадных синих глазах метался страх. – Я не хочу в Подземный цирк. Я все сам скажу про Машу. Это мне Олег Тюрин рассказал! Я не виноват!

Отец мягко потянул ребенка в сторону двери.

– Одевайся, – коротко скомандовал он, и по щекам сына покатились слезы.

– Я больше не буду, – всхлипывая, захныкал он.

– Хозяин Подземного цирка не любит ждать, – сурово заметил отец, обуваясь. – Если мы опоздаем, он будет еще более строг к тебе. Запомни.

Словно в тумане, Артур машинально напялил на себя осеннюю куртку, сунул ноги в резиновые сапоги и, спотыкаясь, засеменил на улицу. Отец открыл заднюю дверь сиреневой «восьмерки», приказав:

– Жди здесь.

Размазывая слезы по лицу, Артур кивнул. Тем временем отец быстрым шагом вернулся в дом, прямо в обуви прошел к ванной и постучал в дверь.

– Мы прокатимся с Арчи, – коротко сказал он выглянувшей наружу женщине.

В ее тусклых глазах на мгновение вспыхнуло понимание происходящего, и она уже открыла было рот, но слова так и остались несказанными. Малышев уже торопливо шел к выходу.

– Папа, давай никуда не поедем, – взмолился Артур, когда отец сел за руль. Мальчик из последних сил держался, стараясь окончательно не разреветься. – Давай вместе посмотрим телевизор или поиграем. Пожалуйста!

– Олег Тюрин, про которого ты говоришь, ничего не знал о колодце, где нашли Машу, – сказал отец, глядя на сына в зеркало заднего вида. – Зато о колодце упоминал ты.

– Нет, – ошеломленно пискнул Артур. – Я… не говорил.

Отец медленно покачал головой.

– Хозяин цирка сидел под окнами нашего дома ночью и подслушал, как ты говорил во сне, – глухо промолвил он. – Он все слышал, так что отпираться бессмысленно. Вот так-то, Арчи.

Когда машина тронулась с места, уже смеркалось.

Артур тихо плакал, свернувшись комочком на заднем сиденье.

* * *

Спустя минут тридцать автомобиль съехал с трассы на разбитую дорогу и вскоре свернул на территорию заброшенной деревни. Когда-то здесь бушевал неистовый пожар, унесший жизни более тридцати человек, но некоторым постройкам все же удалось сохраниться. Со временем окрестности опустели, лишь изредка сюда забредали лесные звери в тщетных поисках пищи да одинокий бродяга мог остановиться на ночлег в какой-нибудь хибаре.

На самой окраине, возле одной такой обветшалой избы, остановилась «восьмерка» Сергея Малышева, оперуполномоченного милиции районного отдела города Каменска.

Он вышел из машины и сел на заднее сиденье к сыну, держа в руках черную шапочку грубой вязки.

– Сейчас за тобой придет мой помощник, – мягко произнес Малышев, и губы ребенка задрожали. В сумраке блеснули его глаза, вновь полные влаги.

– Папочка… мне страшно. Я хочу домой.

Пожа…

– Это не обсуждается, – все так же мягко, но решительно прервал сына мужчина. Он надел на голову Артура шапку таким образом, чтобы у ребенка были закрыты глаза.

Артур быстро и прерывисто дышал, словно после утомительной пробежки. Хлопнула дверь, и он остался один.