Все нечестные святые - Мэгги Стивотер Страница 2

– Не сломай грузовик, – предупредил он. – Машинка новая.

Грузовик был далеко не новый, а вот статус радиостанции для него действительно был в новинку. До того как на грузовик обрушилась такая ответственная роль, им пользовалась семья сестры жены брата Аны Марии Сория, чтобы развозить братьев Алонсо с покрасочных работ по барам. От такой скукотищи грузовик устал и сломался, а поскольку братья Алонсо предпочитали красить и пить, вместо того чтобы поднять грузовичку настроение, машину бросили зарастать сорняками. По правде говоря, за это время грузовик собрал столько влаги, что хватило бы на маленькое болото, на его крыше и капоте быстро разрослись тимофеевка и осока, и машина возвышалась посреди пустыни, точно огромная болотная кочка. Животные приходили издалека, преодолевая много миль, чтобы только пожить в этом оазисе: сначала бобер, потом двенадцать леопардовых лягушек, чье кваканье походило на скрип кресла-качалки, потом – тридцать форелей-головорезов, которые так жаждали обрести новый дом, что пришли к грузовику через всю долину. Довершило картину прибытие четырех дюжин канадских журавлей ростом с человека, только шуму они производили в два раза больше. Из-за царившего в этом болоте гомона никто не мог заснуть ни днем ни ночью.

На Беатрис возложили задачу разогнать животных.

Тогда-то она и обнаружила под всем этим разнообразием грузовик. Беатрис восстанавливала грузовик медленно, поэтому животные выселялись постепенно, и новая топь едва ли заметила, что ее попросили на выход. Вскоре большинство членов семьи Сория вообще забыли про шум; даже сам грузовик почти исчез из их памяти. И хотя на деревянном полу до сих пор краснели круги ржавчины, оставленные банками с краской, единственным воспоминанием о том времени, когда грузовик был маленькой экосистемой, служило яйцо, которое Беатрис обнаружила под педалью газа. Огромное, размером с кулак, пятнистое, словно луна, и легкое, как воздух. Беатрис сделала для него гамак из тонкой сетки для волос и повесила в кузове грузовика – на счастье. Теперь яйцо раскачивалось туда-сюда над радиопередатчиками времен корейской войны, полученными через третьи руки кассетными магнитофонами, сломанными проигрывателями пластинок, перегоревшими лампочками, резисторами и конденсаторами.

Дьябло Дьябло (Дьябло!) тихо, проникновенно вещал:

– Затем вас ждет кое-что из творчества группы The Drifters – мы послушаем песню Save the Last Dance for Me… но мы на этом танцевать не заканчиваем, поэтому оставайтесь с нами.

Вообще-то, Хоакин не поставил пластинку The Drifters, хотя объявленная песня действительно зазвучала: заработал один из магнитофонов. Вся сегодняшняя программа была заблаговременно записана на кассету, на случай, если радиостанции придется в спешке сниматься с места. Федеральная комиссия по связи пессимистически относилась к тому, что американская молодежь в свободное время организует нелицензированные радиостанции, особенно ввиду того, что американская молодежь ничего не смыслит в хорошей музыке и грезит о революции. Нарушителей ждали штрафы и тюрьма.

– Как думаете, нас могут выслеживать? – с надеждой в голосе спросил Хоакин. Перспектива стать объектом государственного преследования юношу не радовала, но он так хотел быть услышанным, что чувствовал себя обязанным пойти на любые жертвы ради достижения цели.

Беатрис сидела рядом с радиопередатчиком и рассеянно перебирала пальцами в воздухе, с головой погрузившись в мир своего воображения. Осознав, что Хоакин и Даниэль ждут от нее ответа, она сказала:

– Нет, если только дальность вещания вдруг не увеличилась.

Беатрис была второй по старшинству из трех кузенов. Если Хоакин был шумным и ярким, то восемнадцатилетняя Беатрис – невозмутимой и мрачной. Она обладала внешностью хипповатой Мадонны: разделенные на прямой пробор темные волосы обрамляют лицо, нос в форме буквы «J» и маленький, загадочный рот. Мужчины, скорее всего, сравнили бы ее губы с лепестками розы, но сама Беатрис говорила просто «мой рот». У нее было девять пальцев: один она случайно отрезала в возрасте двенадцати лет, но не тужила, подумаешь, мизинец на правой руке (Беатрис была левшой). В конце концов, это был по-своему очень интересный эксперимент, да и палец уже не отрастет.

Хоакин сидел в грузовике-радиостанции ради славы, а Беатрис участвовала в деле исключительно ради интеллектуального удовольствия. И восстановление грузовичка, и дальнейшее его переоборудование в радиостанцию девушка рассматривала в качестве задачек на сообразительность, а всякие головоломки она обожала. Беатрис понимала в них толк. В три года она разработала секретный втяжной мост, ведущий из окна ее спальни к загону с лошадьми: по этому мосту она могла ходить босиком под покровом ночи, не боясь напороться на колючки, в изобилии покрывавшие землю. В семь лет она придумала, как соединить крестовину от детского мобиля и набор маленьких куколок, так что она могла лежать в постели и смотреть, как кукольная семья Сория танцует для нее. В девять лет она начала создавать тайный язык, на котором разговаривала со своим отцом, Франсиско Сория, и который они до сих пор оттачивали. В письменном виде слова и предложения этого языка состояли из цепочек цифр; в устной форме – из нот, соответствующих математической формуле нужного предложения.

Вот чего хотела Беатрис: посвятить всё свое время осмыслению того, чем бабочка похожа на галактику. Вот чего она боялась: что ее попросят заняться чем-то другим.

– Думаете, мама или бабушка слушают? – не отставал Хоакин (Дьябло Дьябло!). Он не хотел, чтобы его мать или бабушка узнали о его второй личности, но страстно мечтал, что они услышат Дьябло Дьябло, а потом будут шепотом сообщать друг другу, дескать, этот радиопират наверняка хорош собой, а голос у него в точности как у Хоакина.

– Нет, если только дальность вещания вдруг не увеличилась, – повторила Беатрис.

Она и сама уже задавалась этим вопросом. Сигнал их первой радиостанции распространялся всего на несколько сотен метров, хотя Беатрис и дополнила их систему большой телевизионной антенной. В настоящий момент девушка перебирала в уме все места, до которых не дотягивался их сигнал.

Хоакин бросил на кузину мрачный взгляд.

– Не обязательно говорить это вот так.

Беатрис не пожалела о своих словах, потому что произнесла их без всякой задней мысли. Она просто их произнесла. Впрочем, порой и этого вполне достаточно. Дома, в Бичо Раро ее иногда называли la chica sin sentimientos [3]. Беатрис не имела ничего против того, что ее называли бесчувственной девушкой. Она полагала это утверждение вполне справедливым.

– И вообще, как же они услышат? Ведь мы забрали радио.

Все посмотрели на радиоприемник, утащенный с кухонного стола Антонии Сория.

– Не всё сразу, Хоакин, – посоветовал Даниэль. – Даже очень тихий голос – это всё же голос.

Это был третий и самый старший из присутствовавших в грузовике кузенов. Звали его Даниэль Лупе Сория, ему было девятнадцать лет, и родители его умерли еще до его рождения. С каждой костяшки его пальцев, кроме больших, смотрели глаза-татуировки, так что всего у него их было восемь, как у паука, да и сам Даниэль сложением походил на паука: длинные конечности, выпирающие суставы, маленькое туловище. Гладкие, прямые волосы его свисали до плеч. Даниэль был святым Бичо Раро, и у него это очень хорошо получалось. Беатрис и Хоакин очень его любили, и он тоже их любил.