Город Ночи - Дин Кунц Страница 22

Вновь Кристина произнесла эти слова со странной интонацией, словно вкладывала в них некий смысл.

— Я… я не понимаю, — призналась Эрика.

— Еще поймете. Пожив достаточно долго.

Эрика по-прежнему хотела разобраться.

— Позвонив моему мужу, чтобы доложить о том, что Уильям отгрызает пальцы, вы сказали: «У нас тут вторая Маргарет». Что означали ваши слова?

Ополоснув тарелку, Кристина аккуратно поставила ее на сушку.

— Двумя неделями раньше Маргарет была кухаркой. Проработала здесь почти двадцать лет, как и Уильям. После… того эпизода… ее пришлось убрать. Сейчас выращивается новая Маргарет.

— Какого эпизода?

— Как-то утром она собралась печь оладьи. И вдруг начала бить себя по лицу раскаленной сковородой.

— Бить себя по лицу?

— Снова и снова, ритмично. Каждый раз, отрывая сковороду от лица, Маргарет говорила: «Время» — и наносила новый удар. А потом повторяла это слово. «Время, время, время, время…» Тем же голосом, каким Уильям говорил: «Тик-так, тик-так, тик-так».

— Как это загадочно.

— Загадочность исчезнет… когда вы поживете достаточно долго.

— Давайте по-простому, Кристина. — В голосе Эрики слышалось раздражение.

— По-простому, миссис Гелиос?

— Да, я только что вышла из резервуара сотворения… потому и такая наивная. Так просветите меня. Хорошо? Помогите мне понять.

— Но все необходимые знания вы получили методом прямой информационной загрузки. Больше вам ничего не нужно.

— Кристина, я же вам не враг.

Кристина повернулась к ней лицом и вытирала руки полотенцем.

— Я знаю, миссис Гелиос. Но вы мне и не подруга. Дружба сродни любви, а любовь опасна. Любовь отвлекает от исполнения непосредственных обязанностей, точно так же, как ненависть. Никто из Новых людей не друг и не враг себе подобным.

— Я… в моей программе такого нет.

— Это не из программы, миссис Гелиос. Это естественный результат программы. Мы все — работники одинаковой ценности. Мы все работаем на одно общее дело — покорение природы, создание идеального общества, утопии… а потом на прорыв к звездам. Наша ценность не в индивидуальных достижениях, а в результате, достигнутом нами как обществом. Разве это не правильно?

— А правильно ли?

— В отличие от нас, миссис Гелиос, вам разрешены смиренность и стыд, потому что наш создатель любит эти качества в своих женах.

Эрика почувствовала, что сейчас узнает то, чего знать ей не следовало. Но она сама, не Кристина, настояла на том, чтобы заглянуть за эту дверь.

— Эмоции — забавная штука, миссис Гелиос. Может, в конце концов, и лучше ощущать только зависть и злость, страх и ненависть, потому что чувства эти круговые. Они замкнуты сами на себе, как змея, проглотившая свой хвост. Они не ведут к чему-то еще, они держат разум далеко от надежды, а это очень важно, если надежда никогда не может реализоваться.

Потрясенная бесстрастностью голоса Кристины и пустотой ее глаз, Эрика вдруг прониклась безмерным сочувствием к домоправительнице. Протянула руку, положила ей на плечо.

— Но смиренность и стыд могут перерасти в жалость, — продолжила Кристина, — независимо от того, хочешь ты испытывать жалость или нет. Жалость — в сострадание. Сострадание — в сожаление.

И еще много во что. Вы сможете чувствовать куда больше, чем мы, миссис Гелиос. Вы сможете научиться надеяться.

На сердце Эрики легла тяжесть, причину которой она не могла понять.

— А способность надеяться — для вас это будет ужасно, миссис Гелиос, потому что судьба ваша в принципе такая же, как у нас. У вас нет свободной воли. Ваша надежда никогда не станет явью.

— Но Уильям… Как все это объясняет поведение Уильяма?

— Время, миссис Гелиос. Время, время, тик-так, тик-так, тик-так. Все эти неподвластные болезням, неуничтожимые тела, которые нам даны… как долго они могут протянуть? Что нам по этому поводу говорят?

— Порядка тысячи лет, — ответила Эрика, потому что именно это число фигурировало в информации, которую она получила методом прямой загрузки.

Кристина покачала головой.

— Безнадежность можно выдерживать… но не тысячу лет. Уильяма, Маргарет… хватило на двадцать. А потом произошло… нарушение функционирования.

Жесткое плечо домоправительницы не расслабилось под прикосновением хозяйки. Эрика убрала руку.

— А когда у вас есть способность надеяться, миссис Гелиос, но вы знаете наверняка, что надежда ваша никогда не будет реализована, не думаю, что вы сможете протянуть даже двадцать лет. Не думаю, что вы протянете и пять.

Эрика оглядела кухню. Посмотрела на мыльную воду в раковине. На тарелки и блюда на сушке. На руки Кристины. Наконец вновь встретилась с Кристиной взглядом.

— Мне очень вас жаль, — сказала она.

— Знаю, — кивнула Кристина. — Но по отношению к вам я ничего не чувствую, миссис Гелиос. И остальные тоже. А это означает, что вы… бесконечно одиноки.

Ресторан-бар «Другая Элла» находился в районе, который назывался Фобур Марини, и злачных мест там было не меньше, чем в свое время во Французском квартале. Принадлежал ресторан-бар женщине, которую звали Элла Фицджеральд. Не певице. Бывшей шлюхе и содержательнице публичного дома, которая не тратила попусту и удачно инвестировала заработки плоти.

Следуя инструкциям, полученным от Обри Пику, Карсон и Майкл сказали бармену, что хотят увидеться с Годо.

Какая-то старуха поставила на стойку стакан пива, развернулась на высоком стуле и сфотографировала их видеокамерой сотового телефона.

— Эй, бабуля, — раздраженно бросила ей Карсон, — я не туристическая достопримечательность.

— Пошла на хер! — ответила старуха. — Если б я знала, что где-то рядом карета с туристами, я бы пинками выгнала тебя на улицу и засунула твою голову в жопу мула.

— Если хотите увидеться с Годо, — объяснил бармен, — сначала вы должны миновать Франсину.

— Ты значишь для меня меньше, чем обед, который я выблевала вчера вечером, — заверила Карсон старуха.

А пересылая кому-то фотографию, улыбнулась Майклу. Зубы она позаимствовала у Болотного чудовища.

— Карсон, помнится, ты сказала, что утром посмотрела в зеркало и увиденное тебе решительно не понравилось.

— Теперь я чувствую себя красоткой, — ответила Карсон.

— Всю жизнь я сталкиваюсь с такими самоуверенными девицами, как ты, — сообщила Карсон Франсина, — и у всех этих сучек мозг был с горошину.

— Вот тут вы ошибаетесь, — заверил ее Майкл. — Моя подруга на спор сделала томографическое обследование мозга, и снимок показал, что размером он с грецкий орех.