Тайна распятия - Сергей Владич Страница 22

Среди прочего в письмах некоторых епископов содержались также восторженные описания деяний царицы Елены — матери императора Константина, которая в те же дни, когда проходил Собор, неустанно трудилась над поиском святых реликвий в Иерусалиме. Так, по свидетельству некоего Евсевия Памфила, по дороге в Иерусалим Елена «осыпала бесчисленными благодеяниями как вообще народонаселение городов, так, в частности, и каждого приходившего к ней; ее десница щедро награждала войска, весьма много помогала бедным и беспомощным. Одним она оказывала денежное пособие, других в изобилии снабжала одеждой для прикрытия наготы, иных освобождала от оков, избавляла от тяжкой работы в рудниках, выкупала у заимодавцев, а некоторых возвращала из заточения».

В других письмах упоминалось, что вроде бы еще до этой поездки Елена во сне видела крест, якобы находящийся в Иерусалиме, в заброшенной каменоломне поблизости от Голгофы. И действительно, такая каменоломня была обнаружена, но там под слоем мусора и песка были найдены погребенными сразу три креста. Царица повелела вытащить их на поверхность, а затем, чтобы определить, какой же из них истинный, Елена и сопровождавший ее иерусалимский епископ Макарий распорядились принести к каменоломне тяжелобольного человека, находившегося при смерти. После прикосновения к одному из крестов тот чудесным образом выздоровел. Именно в месте обнаружения этого креста и было начато строительство храма. Елена же поделила истинный крест на две части и одну послала сыну в Константинополь. Вторая часть креста была оправлена в серебро и установлена впоследствии в Храме Гроба Господня.

Кроме того, как утверждал все тот же Евсевий Памфил, Елена «в память вознесения Спасителя на небо воздвигла высокие здания на горе Масличной: самую вершину этой горы увенчала она священным домом церкви и храмом. Побывала Елена и в деревушке Эйн Керем, где приказала разрушить возведенный императором Адрианом языческий храм Афродиты, а вместо него поставить церковь в память о замученных царем Иродом младенцах, а рядом — церковь Святой Елизаветы, матери Иоанна Крестителя. В Бейт Лехеме Елена воздвигла над гротом, где по преданию Дева Мария родила Иисуса, церковь Рождества.

Покинув в 327 году Святую землю, она по дороге в Византию сделала остановку на острове Кипр. Здесь она посодействовала строительству первого христианского монастыря Святого креста на высокой горе Ставрувони. Ныне там существует потайная часовня Константина и Елены, куда допускаются лишь посвященные. Столь бурная деятельность истощила силы уже далеко не молодой женщины, и в том же году она умерла».

Но и это было еще не все. Просматривая по диагонали критические материалы об арианстве, то есть о споре про божественную сущность Спасителя, Трубецкой неожиданно обнаружил версию, которая вроде бы содержится в Талмуде и свидетельствует о том, что земным отцом Иисуса был римский солдат по имени не то Пандира, не то Пантера, силой овладевший Марией. Мария, по данной версии, побоялась сказать об этом мужу и поведала ему историю о Святом Духе, от которого якобы и понесла.

Тема Рождества — одна из самых светлых и почитаемых в христианстве, и появление подобной версии смутило даже видавшего виды Трубецкого. Он попробовал копнуть глубже и обнаружил, что на русских иконах конца XV–XVII веков, хранящихся, в частности, в собрании Эрмитажа, имеется косвенное подтверждение этой выдумки! Так, например, на некоторых иконах в сцене Рождества Христова присутствует довольно странная фигура некоего старца во власянице с кривым посохом в руке, который о чем-то беседует с Иосифом. Рядом со старцем также встречается надпись «Анень». Так вот, в некоторых христианских апокрифах, в частности в Протоевангелии от Иакова, рассказывается о старце Анене, который, узнав о рождении Иисуса, пришел к Иосифу со своими доводами и пытался вызвать сомнения в непорочности зачатия, а затем донес об этом событии первосвященнику. Мария с Иосифом были вызваны к первосвященнику, где им в качестве испытания была дана некая «вода обличения», но Иосиф и Мария выдержали испытание. Посему старец этот на иконах изображался с кривым посохом, символом неправедных мыслей и побуждений.

* * *

Из всего прочитанного Трубецкой сделал вывод, что иногда история настолько тщательно хранит свои тайны, что и двух тысяч лет, а также усилий целой армии исследователей часто оказывается недостаточно, чтобы установить истину, — касается это жизни одного, пусть и богочеловека, или целого Вселенского собора, участниками которого были сотни исторических личностей. Ему нужно было время, чтобы все обдумать. Он покинул библиотеку поздно вечером, одним из последних посетителей. После целого дня, проведенного взаперти, Сергей Михайлович не мог отказать себе в удовольствии пройтись до гостиницы пешком. Был теплый осенний вечер. Он вышел на пьяцца ди Сан Пьетро и окинул взглядом величественное здание собора и колоннаду. Они подсвечивались мягким, ровным светом и выглядели восхитительно. Вокруг бродили толпы туристов, и в разноязыкой, разношерстной толпе легко было затеряться. Очевидно, поэтому Трубецкой не заметил двух ребят крепкого вида, которые не спускали с него глаз. Он весьма беспечно вышел с площади и свернул на одну из боковых римских улочек, ведущих к отелю. Портфель с документами и записями был у него в руках. Уже через пару минут он оказался в полном одиночестве, лишь где-то за спиной кипела ночная жизнь туристов.

Вдруг из ближайшей подворотни выехал автомобиль, ослепил его фарами и преградил дорогу. Сергей Михайлович кинулся было назад, но двое крепких ребят, сопровождавших его от самого Ватикана, были тут как тут. Ему дали вдохнуть какой-то дряни, натянули на голову вязаную шапочку без прорезей для глаз и силой усадили в автомобиль. Сергей Михайлович потерял сознание. Все произошло так быстро и бесшумно, что никто из местных жителей ничего не заметил. Автомобиль развернулся и, мягко шурша шинами, скрылся в темноте южной ночи.

«Чем дольше я размышляю о задуманном тобой, тем больше я склоняюсь к мысли, что замысел сей превосходит все, ранее предпринятое римскими императорами. Ибо намерение об объединении христианских общин и церквей выходит за границы империи и приобретает истинно экуменический характер. Я только начинаю осознавать, как далеко вне римских колоний распространилось учение Христа, и посему, ежели говорить о всеобщем Соборе, следует звать также епископов Скифии, Армении, Персии, Боспорского царства… Да и важность такого Собора будет простираться далеко за нынешние границы государства и охватит своим влиянием множество племен и народов, о которых мы, может быть, доселе и не слыхивали…» — так или примерно так писал император Константин своей матери в Ершалаим, имея в виду подготовку к первому в истории христианства Вселенскому собору. Небольшому городку Никея, расположенному недалеко от Византии, было суждено стать местом этого исторического события.

Ибо к проблеме становления новой веры в империи Константин подошел с размахом. Будто прозрев, он вдруг увидел все свои раскинувшиеся повсеместно земли и населяющие их народы, разноголосицу существующих в империи верований, богов, культов и традиций. Не остались вне его пристального внимания и притязания иудеев на богоизбранность их народа, что, кстати, сильно его раздражало, а также фанатичная приверженность гонимых ранее христиан культу Иисуса Христа, распространившемуся опять-таки из Иудеи. Даже многолетние преследования Диоклетиана, казни, ссылки и пытки не смогли остановить последователей новой религии. Мощная объединяющая идея под протекторатом государства должна была прийти на смену этой разноголосице. Его мать, царица Елена, была права: христианство с его единым вселюбящим и милостивым Богом подходило для этой цели наилучшим образом.