Призрачные огни - Дин Кунц Страница 23

Наблюдая за этой крысой, убегающей от яркого света в тень и дальше, к канализационной решетке, Джулио чувствовал себя так, будто его хороший костюм, сшитая на заказ сорочка и туфли от Бэлли каким-то магическим образом становятся выношенными до дыр джинсами, потрепанной рубашкой и старыми сандалиями. По нему пробежала дрожь, и неожиданно он снова превратился в пятилетнего мальчика, стоящего на пороге душной халупы ярким августовским днем и в ужасе уставившегося на двух крыс, что деловито грызли горло его четырехмесячного брата Эрнесто. Все остальные члены семьи были на улице, сидели группками в тени у пыльной дороги, обмахиваясь от жары. Дети тихо играли и время от времени пили воду, а взрослые освежались пивом, которое по дешевке купили у двух молодых ladrones [6], накануне удачно ограбивших склад пивного завода. Маленький Джулио попытался закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука, как будто влажный августовский воздух не давал словам и крику вырваться наружу. Заметив его, крысы нахально повернулись в его сторону и зашипели, и даже когда он кинулся вперед, яростно размахивая руками, они только неохотно попятились, причем одна из них успела укусить мальчика за левую руку. Он закричал и набросился на крыс с еще большей яростью и наконец сумел их прогнать. Джулио продолжал кричать и тогда, когда с залитой солнцем улицы прибежали его мать и старшая сестра Эвелина. Они нашли Джулио отчаянно пытающимся стереть кровь с руки, как будто то было позорное пятно, а его маленького брата мертвым.

У Риза Хагерсторма, который был напарником Вердада достаточно давно и знал о его ужасе перед крысами, хватало такта не упоминать об этом ни намеком, ни в открытую. Чтобы отвлечь Джулио, он положил руку на его хрупкое плечо и сказал:

– Знаешь, дам-ка я Перси пять баксов и скажу, чтобы отваливал. Он к этому не имеет никакого отношения, мы больше из него ничего не выудим, а от его вони меня уже тошнит.

– Валяй, – согласился Джулио. – С меня два пятьдесят.

Пока Риз разбирался с алкашом, Джулио смотрел, как из помойки вытаскивают мертвую женщину. Он старался убедить себя, что она ненастоящая, просто большая тряпичная кукла, а может, это действительно кукла, например, манекен, просто манекен. Но то была неправда. Она выглядела вполне настоящей. Черт, она выглядела слишком настоящей.

Они положили ее на расстеленный на асфальте брезент. Фотограф сделал еще несколько снимков в свете переносных приборов, и Джулио подошел поближе. Мертвая женщина была молодой темноволосой мексиканочкой лет двадцати с небольшим. Несмотря на то, что сделал с ней убийца, несмотря на налипшую грязь и трудолюбивых крыс, не составляло труда догадаться, что она была привлекательной, если не красивой. Она встретила свою смерть в кремовом платье с голубым кантом на воротнике и рукавах и синим поясом и в голубых туфлях на высоких каблуках.

Сейчас на ней была всего одна туфля. Вероятно, вторая осталась в контейнере.

Было что-то невыносимо печальное в ее веселом платьице и одной босой ноге с тщательно накрашенными ногтями.

По указанию Джулио двое полицейских в штатском надели резиновые сапоги, пропитанные пахучим веществом хирургические маски и залезли в контейнер, чтобы перерыть весь мусор в поисках второй туфли и всего остального, что могло иметь отношение к делу.

Они нашли сумочку убитой женщины. Ее не ограбили, потому что сорок три доллара остались нетронутыми. Если верить ее водительскому удостоверению, ее звали Эрнестина Фернандес, было ей двадцать четыре года и жила она в Санта-Ане.

Эрнестина.

Джулио вздрогнул. Его пробрал холод от сходства ее имени с именем его давно умершего брата Эрнесто. И ребенка и женщину оставили крысам; Джулио не знал Эрнестину, но, как только ему назвали ее имя, он немедленно почувствовал себя в глубине души в долгу перед ней, хотя и не смог бы объяснить причину.

«Я найду твоего убийцу, – молча пообещал он ей. – Ты была так хороша и так рано умерла, и, если есть в мире справедливость и надежда, что всякая жизнь имеет смысл, твой убийца не уйдет безнаказанным. Клянусь тебе, если мне даже придется пойти на край света, я найду твоего убийцу».

Тем временем в помойке обнаружился испачканный кровью лабораторный халат, такой, какие носят врачи. На нагрудном кармане были вышиты слова: «ГОРОДСКОЙ МОРГ САНТА-АНЫ».

– Какого дьявола? – удивился Риз Хагерсторм. – Кто-то из морга перерезал ей горло?

Нахмурившись, Джулио Вердад молча рассматривал халат.

Потом служащий из лаборатории аккуратно свернул халат, стараясь не стряхнуть волосы или нитки, которые могли к нему прилипнуть, уложил в пластиковый пакет и плотно его завязал.

Еще через десять минут полицейские, копающиеся в помойке, нашли острый скальпель со следами крови на лезвии. Дорогой, прекрасно сделанный инструмент, каким пользуются в операционных. Или в кабинете патологоанатома.

Скальпель тоже сунули в пластиковый пакет, который положили около тела, уже закрытого покрывалом. К полуночи они так и не нашли вторую голубую туфлю женщины. Но в контейнере оставалось еще дюймов шестнадцать мусора, так что пропавшая туфля наверняка должна была там найтись.

Пока они мчались сквозь южную ночь по шоссе от Риверсайда до Восточного шоссе 1–15, затем на восток по шоссе 1–10, мимо Бьюмонта и Бэнинга, вокруг индейской резервации Моронго, к Кабазону и дальше, у Рейчел было достаточно времени подумать. Миля за милей просторы Южной Калифорнии оставались позади. Они углублялись в пустыню, по обеим сторонам от дороги простиралась необъятная темнота, и только иногда можно было увидеть среди равнин и холмов торчащие, как гигантские зубы, камни и деревья Джошуа, залитые морозно-белым лунным светом, которые вырастали и исчезали на фоне легких пушистых облаков, фестонами украсивших ночное небо. Пейзаж внушал мысли об одиночестве и наводил на размышления, так же как успокаивающее гудение мотора «Мерседеса» и шорох его шин.

Расслабившись на пассажирском сиденье, Бен упрямо молчал, уставившись на черную ленту дороги, освещенную светом фар. Они только несколько раз обменялись короткими незначительными фразами, не имеющими никакого отношения к происходящему. Немного поговорили о китайской кухне, потом надолго дружно замолчали, потом порассуждали о фильмах Клинта Иствуда и снова молчали.

Она догадывалась, что Бена обидел ее отказ поделиться с ним своими тайнами, и теперь он наказывает ее. Разумеется, он понимал, что Рейчел поразила та легкость, с какой он расправился с Винсентом Бареско в кабинете Эрика, и ей до смерти хочется узнать, где же он научился такому искусству. Обращаясь с ней холодно, позволяя затягиваться тяжелому молчанию, он давал понять, что ей придется расстаться с кое-какой информацией, прежде чем она узнает что-то от него.

Но она не могла. Пока не могла. Боялась, что уже слишком глубоко втянула его в смертельно опасное дело, и поэтому злилась на себя. Она твердо решила не вовлекать его дальше в этот кошмар, если только его жизнь не будет зависеть от того, насколько полно он понимает, что происходит и что поставлено на кон.