Декабрь без Рождества - Елена Чудинова Страница 23

Чего ты, собственно, хотел, Платон де Роскоф? На что ты надеялся? До ста лет люди живут редко, да и разве не услышал ты в ребячестве того мгновения, когда душа твоего деда отлетела в лучший мир? Разве не его посмертное поручение привело тебя сюда? Откуда тогда боль потери, откуда это смятение в душе? Надобно успокоиться. Смятение, владеющее им, понятно. Он узнает незнакомое, вспоминает неизвестное. Сколько поколений его, русского человека, предков, корнями вросло в эту небогатую каменистую землю, сколько их ушло в нее?

Перед самым лицом его вдруг затеплился свет.

От неожиданности он показался Роскофу очень ярок, хотя это был всего лишь огонек одной лампадки по другую сторону замеченной им теперь деревянной решетки. Через дырки этой решетки был виден профиль человека в черной маленькой шапке. Бог весть, когда он вошел в исповедальню.

«Benedicat te omnipotens Deus… — негромко произнес он».

«Я невольно ввел вас в заблуждение, — проговорил Платон, дождавшись, когда благословение было произнесено до конца. Как ни странно, он не испытывал ровно никакого смущения. — Я думал было, что в храме никого нет. Я зашел в это укромное место всего лишь затем, чтобы поразмыслить».

«Пусть так, но отчего бы заодно не очистить душу, коли для того есть все необходимое? — в голосе священника скользнула усмешка. Голос, как и профиль, был молодым. Гибкие интонации выдавали образованного человека».

«Был бы рад, но сие решительно невозможно. Я ортодокс».

«Вот так так! Живой ортодокс в моем конфессионале и в моем храме! — священник явственно развеселился. — Выйдем же отсюда, сударь, уединение ваше я все одно нарушил. А мне страх любопытно поглядеть на ортодокса».

Заскрипело деревянное сиденье. Перед лицом Платона мелькнуло плечо, затем черный рукав. Свет потух. Роскоф также выбрался из будки.

Священник оказался изряден ростом, белокур, одних лет с Платон Филипповичем или, быть может, даже года на два-три моложе. Не с меньшим интересом оглядывал он Роскофа.

«Я — аббат Морван, — представился священник приветливо, но ни в коей мере не развязно».

«Я Платон де Роскоф, — ни секунды не раздумывая, ответил Платон Филиппович».

«Господи, помилуй! — священник на мгновение оторопел».

«Не удивляйтесь моей форме. Я родился и вырос в России и я подданный русской короны. Но я впрямь из здешней семьи, вижу, вы слыхали о ней, отец».

«Пожалуй, что и слыхал, — открытый взгляд священника затуманился. — Едва ль вы покинули армию за тем единственно, чтобы взглянуть на родные края. Дед ваш давно уже скончался, вот его могила. Но кого вы хотели разыскать?»

«Некоего Ан Анку».

«Помилуйте, дорогой господин де Роскоф, мы все же в храме, — аббат рассмеялся. Смех у него был приятный, какой-то совсем мальчишеский. — Его христианское имя вам, я чаю, известно?»

«Его зовут Мартен, — Платон нахмурился, пытаясь припомнить, слыхал ли он когда-нибудь в кругу семьи фамилию отважного контрабандиста. Пожалуй, что и нет. И Мартена-то запомнил случайно».

«Он здешний?»

«Родом он из Роскофа, хотя какое-то время жил в Перрос-Гиреке. Он женат… На нездешней, на русской, — с каждым словом, как мнилось Платону, надежды сыскать друзей умалялись».

«Не знаю, что и сказать. — Аббат Морван окинул Роскофа еще одним долгим взглядом. — Разве что вам нужен тот Мартен, что живет по дороге на Сен-Поль. У него своя ферма, хоть и маленькая. Пойдемте, я покажу вам дорогу. С охотою пригласил бы вас на чашку контрабандного кофею, порасспросить о военных событиях, еще не известных в нашей глуши, да вы, я чаю, спешите».

«Увы».

«Вы хотели б побыть в одиночестве у могилы вашего деда?»

«Благодарю, я нашел ее прежде нашего разговора. Отче, я хотел бы…»

«Теперь суббота, — с лету понял Платона аббат. — В воскресный день missa requiem не служится. В понедельник я отслужу ее. А вот об этом даже и не думайте! Право слово, принц, немедля положите свой кошель обратно».

Словцо, нарочито выделенное аббатом, застигло Платона Филипповича несколько врасплох. Особого почтения в сем обращении, впрочем, не прозвучало, одна лишь улыбка. Словно бы священник понимал, сколь странно прибывшему из далекой дали Платону Филипповичу оказаться косвенно вовлеченным во внутреннюю жизнь этого сурового края.

Священник между тем запирал уже церковные двери огромным длинным ключом допотопного вида.

«В Сен-Поле едва ль не самая высокая колокольня в стране, — сказал он, указывая направление правой рукою, свободной от кольца с ключами. — Скачите туда, двадцати минут не пройдет, как Вы ее приметите вдали. Приметили колокольню, пути останется совсем ничего. Забор фермы сложен между двумя менхирами — большим овальным и островерхим поменьше».

Попрощавшись со священником, Платон Филиппович поспешил в указанном направлении. Нет, не предвкушал он встречи, скорее хотел поставить на несбыточных надеждах решительный крест. Да и с чего взял он, что есть книга, написанная дедом? С ребяческого своего сна, с непонятной уверенности родительской?

Менхиры, надо думать, прижились под этим холмом куда раньше небольшой фермы. Строенья приладились под них, что нередкость в этих краях. Нередкость и то, что сложены добрые уютные домики из камней, кои не сами хозяева тесали. Близ Роскофа, Платон помнил, тоже есть исполинская рукотворная гора, скорей всего погребальная, едва ли моложе египетских пирамид. Множество зловещих преданий рассказывают крестьяне об этих зловещих сооружениях, однако ж это отнюдь не мешает им понемногу стачивать предмет легенд для житейских нужд.

Прелестная белокурая девушка, невзрослая, годов четырнадцати, в больших деревянных башмаках и домотканой юбке, почти скрытой под большой черной шалью, вышедшая из-за менхира с корзиною артишоков, помешала размышлениям Роскофа, поспешив скользнуть шагах в десяти от него через перелаз.

«Постой, дитя, — окликом задержал ее Платон Филиппович, — не скажешь ли ты мне, здесь ли живет Мартен?»

«А какая до него надобность? — оказавшись по внутреннюю сторону невысокой ограды, девушка взглянула на него смело и внимательно. К удивлению Роскофа, обратившемуся к ней по-бретонски, девушка отвечала на хорошем французском языке».

«По чести сказать, не знаю, до него ли моя надобность или до другого Мартена, — Роскоф перешел также на французский».

«А кто ж тогда знает? — девушка прыснула смехом в складку своей черной шали».

«Мартен и знает, поручусь, есть у меня к нему дело либо нет, — улыбнулся Платон Филиппович».

«Бабетта, с кем ты там говоришь? — окликнул звучный женский голос из отворенной верхней половины двери».

«С телячьей головой! — бойко отозвалась девчонка».

«С какой бы такой радости, — простучала еще одна пара буковых башмаков, дверь отворилась полностью. У статной женщины, возникшей в темном проеме, вид был не самый миролюбивый. Она окинула Роскофа хмурым взглядом исподлобья. Он улыбнулся в ответ, понимая причину ее озабоченности».