Кабинет диковин - Дуглас Престон Страница 26

Как-то этой весной мне пришлось допоздна задержаться в кабинете, чтобы привести в порядок накопившиеся документы и подготовить место для экспонирования моего последнего приобретения – ребенка с двумя мозгами. Если помните, мы с Вами уже имели возможность обсудить это весьма любопытное явление. Работа с экспонатом оказалась более увлекательной, чем скучная разборка документов, и я был немало удивлен, когда услышал колокольный звон, возвестивший о наступлении полуночи.

В тот момент, когда я стоял, прислушиваясь к замирающему звону колокола, моего слуха коснулся совсем иной звук. Звук раздавался над моей головой. Это было тяжелое шарканье. Создавалось впечатление, что наверху кто-то переносит большой груз. У меня нет разумного объяснения, Макфадден, но в этом звуке было нечто такое, что заставило меня содрогнуться от ужаса. Я напряг слух. Звук постепенно стихал и окончательно исчез где-то в дальней комнате.

Как Вы понимаете, в тот момент я ничего не мог предпринять. Утром, вспомнив об этом странном явлении, я обвинил во всем свои утомленные нервы. У меня не было никакого основания тревожить Ленга, если я не получу доказательств того, что шаги эти были вызваны причинами зловещего свойства. Последнее, следует признаться, представлялось мне маловероятным. Я посчитал, что просто перенапрягся. Мне тогда удалось создать совершенно потрясающий фон для экспозиции трупика младенца с двумя мозгами, что в совокупности с поздним часом не могло не пробудить к жизни самые мрачные призраки, населяющие мое воображение. Одним словом, в конечном итоге я решил оставить странный шум на третьем этаже без всякого внимания.

Однако случилось так, что несколько недель спустя – а если быть точным, то на прошлой неделе, 5 июля, – произошло еще одно событие, к которому я хочу привлечь Ваше внимание со всей серьезностью. Обстоятельства, при которых это произошло, были примерно такими же, как и во время первого инцидента. Я готовил статью для журнала лицея и засиделся допоздна. Как Вам хорошо известно, составление письменных презентаций для научных учреждений, каким является лицей, дело для меня нелегкое, и я, чтобы хоть немного облегчить эту работу, обычно следую некоторым правилам. Старинный письменный стол из тикового дерева, прекрасная веленевая бумага (на которой, кстати, пишу и это послание) и чернила цвета фуксии, изготовленные в Париже мсье Дюпеном, делают сочинительство не столь обременительным для меня занятием. В тот вечер вдохновение посетило меня раньше, нежели обычно, и примерно в половине одиннадцатого, чтобы продолжить работу, у меня возникла необходимость заточить несколько перьев. Чтобы совершить это, мне пришлось на несколько мгновений отвернуться от стола. Когда я снова обратил взор на стол, то, к немалому своему изумлению, увидел, что страница, на которой я только что писал, покрыта чернильными кляксами. Пятен, надо сказать, было не много.

Я всегда чрезвычайно осторожен в обращении с пером, и происхождение пятен явилось для меня неразрешимой загадкой. Лишь после того, как я использовал промокательную бумагу, чтобы устранить кляксы, я осознал, что они по цвету отличаются от цвета моих чернил. Таинственные пятна были несколько светлее. А взглянув внимательнее на промокательную бумагу, я увидел, что они по консистенции гуще, чем мои французские чернила, и имеют при этом гораздо более зловещий вид.

Представьте весь мой ужас, дорогой коллега, который я испытал, когда на мое запястье упала свежая капля. Это случилось в тот момент, когда я отрывал промокательную бумагу от листа.

Я тут же обратил взгляд на потолок над моей головой. С какой сатанинской выходкой я столкнулся? На потолке между досок я увидел небольшое, но уже расплывающееся темно-красное пятно.

Через несколько мгновений я оказался на третьем этаже и принялся колотить кулаками в дверь Ленга. Я не могу с точностью передать последовательность промелькнувших в моем сознании мыслей. Однако доминировала среди них мысль о том, что доктор стал жертвой преступления. В последнее время здесь циркулировали слухи о том, что в округе подвизается злобный и безжалостный убийца. Но кто обращает внимание на сплетни низших слоев общества, особенно в свете того, что убийства в округе Пяти углов – явление, увы, заурядное?

Ленг из-за дверей откликнулся на мой стук и крики, и мне показалось, что он говорит, слегка запыхавшись. Профессор пояснил, не открывая двери, что он во время проведения опыта сильно рассек руку. Мое предложение о помощи Ленг отверг, сказав, что уже самостоятельно наложил швы. Затем он выразил сожаление в связи с тем, что ему пришлось меня потревожить, но дверей так и не открыл. Мне ничего не оставалось, кроме как спуститься к себе. Я остался при этом в состоянии недоумения и раздираемый сомнениями.

Следующим утром на моем пороге появился Ленг. Он никогда раньше не посещал моей резиденции, и я был крайне удивлен его ранним визитом. Я сразу обратил внимание на то, что одна его рука перевязана. Профессор еще раз принес свои глубочайшие извинения за то беспокойство, которое доставил мне прошлой ночью. Я пригласил его зайти, но он отказался. Повторно извинившись, профессор удалился.

Я с неспокойным сердцем следил из окна за тем, как он вышел из дома и поднялся в омнибус. Я молю Бога о том, чтобы Вы оказали мне честь, поняв меня, почему посещение Ленга следом за столь подозрительными событиями произвело на меня впечатление, обратное тому, на которое профессор рассчитывал. Теперь я был убежден больше, чем когда-либо, что дела, которые он вершит по ночам, не выдержат проверки при дневном свете.

Боюсь, что в этот вечер я уже не в силах писать. Я спрячу это послание в шкатулке из ноги слона, которая через два дня будет отправлена в Ваш музей наряду с иными любопытными предметами. Надеюсь, что с Божьей помощью мне удастся завершить это послание завтра.

* * *

13 июля 1881 года

Теперь, чтобы закончить это повествование, я должен призвать на помощь всю свою волю.

После визита Ленга я почувствовал, что нахожусь в тисках ужасной внутренней борьбы. Свойственный мне научный идеализм вкупе с природной сдержанностью требовали, чтобы я принял объяснение Ленга за чистую монету. Но другой внутренний голос говорил, что я, как джентльмен и человек чести, должен лично убедиться в их истинности.

В конечном итоге я решил узнать характер тех экспериментов, которые проводит профессор. Если эксперименты окажутся вполне благопристойными, я рискую лишь тем, что меня обвинят в излишнем любопытстве.

Возможно, Вы решите, что я пал жертвой необоснованных опасений. В свое оправдание я мог сказать, что эти темно-красные капли оставили в моем сознании точно такие же пятна, которые возникли на моем запястье и на писчей бумаге. В том взгляде, который обратил на меня с порога Ленг, было нечто очень странное. Под этим взором я вдруг ощутил себя чужим в своем собственном доме. В глубине его безразличных глаз я вдруг увидел лед. Мне показалось, что он что-то хладнокровно взвешивает в уме, и кровь застыла в моих жилах. Я не мог далее терпеть этого человека под крышей моего дома, не имея полного представления о его деятельности.

В силу какого-то каприза, который оставил меня в полном недоумении, Ленг с недавнего времени стал оказывать медицинские услуги некоторым промышленным домам нашей округи и в силу этого обстоятельства не бывал дома всю вторую половину дня. В прошлый понедельник, 11 июля, я увидел из окна своего кабинета, как он пересекает улицу, явно направляясь к Парк-роу, где и расположен работный дом.