Сияние - Стивен Кинг Страница 26

– Любишь барашков, док? – усмехаясь, спросил Холлоранн.

– Обожаю, – немедленно сказал Дэнни. Барашка он еще никогдане пробовал.

– Так я и знал. Холодным вечером нет ничего лучше парочкидобрых кусков баранинки, да еще с мятным желе. Мятное желе тут тоже имеется.Баранина облегчает желудок. С этим сортом мяса столковаться нелегко.

Джек за их спиной с любопытством спросил:

– Откуда вы узнали, что мы зовем его «док»?

Холлоранн обернулся.

– Пардон?

– Дэнни. Мы иногда зовем его «док». Как в мультфильме проКролика Багза.

– Да он просто вылитый док, верно? – Поглядев на Дэнни,Холлоранн наморщил нос, облизал губы и сказал: – Э-э-э, в чем дело, док?

Дэнни захихикал, а потом Холлоранн очень ясно что-то

(точно не хочешь во Флориду, док?)

сказал ему. Он расслышал каждое слово. Ошарашенный и немногоиспуганный, Дэнни взглянул на повара. Тот серьезно подмигнул и снова занялсяпродуктами.

Венди перевела взгляд с широкой, обтянутой шерстянойматерией спины на сына. У нее было невероятно странное чувство, что между нимичто-то произошло – что-то, чего она понять не могла.

– Тут у вас дюжина упаковок сосисок, дюжина упаковок бекона,– говорил Холлоранн. – То же самое со свининой. В этом ящике – двадцать фунтовмасла.

– Н_а_с_т_о_я_щ_е_г_о_ масла? – спросил Джек.

– Первый номер – высший класс.

– Я, кажется, не пробовал настоящего масла с тех пор, какребенком жил в Берлине, Нью-Хемпшир.

– Ну, тут вам его есть и есть, пока постное масло лакомствомне покажется, – смеясь, сказал Холлоранн. – Вон в том ларе хлеб – тридцатьбуханок белого да двадцать – черного. Мы в «Оверлуке» стараемся поддерживатьрасовое равновесие, вон как. Знаю, знаю, пятидесяти буханок маловато, но тутполно форм для выпечки, а свеженькое всегда лучше размороженного, что в будни,что в праздники. Тут, внизу, рыба. Пища для мозгов, так, док?

– Да, мам?

– Раз мистер Холлоранн так говорит, милый, – она улыбнулась.

Дэнни сморщил нос.

– Не люблю рыбу.

– Как бы не так, – сказал Холлоранн. – Просто тебе непопалась рыба, которой ТЫ по душе. Эта рыба тебя полюбит, еще как. Пять фунтоврадужной форели, десять фунтов камбалы, пятнадцать банок тунца...

– У-у, тунца я люблю.

– ...и пять фунтов палтуса, вкусней которого в море небывало. Мой мальчик, когда подкатит следующая весна, ты скажешь спасибостарине... – Он прищелкнул пальцами, словно запамятовал что-то. – Ну-ка, какменя звать? Что-то я подзабыл.

– Мистер Холлоранн, – сказал Дэнни, улыбаясь. – Для друзей –Дик.

– Вот, точно! А раз ты мой друг, пусть будет Дик.

Пока Холлоранн вел их в дальний угол, Венди с Джекомобменялись озадаченными взглядами – каждый пытался вспомнить, называл ли имХоллоранн свое имя.

– А вот сюда я положил кой-что особенное, – сообщил повар, –надеюсь, ребята, вам понравится.

– Ну, это ни к чему, честное слово, – растроганно сказалаВенди. «Кой-что особенное» оказалось двенадцатифунтовой индейкой, обвязаннойширокой ярко-алой лентой, увенчанной бантом.

– Венди, в День Благодарения вы получите свою индейку, –серьезно произнес Холлоранн. – Где-то тут, кажись, был рождественский каплун,вы на него наткнетесь, тут сомневаться нечего. Давайте-ка отсюда, пока все неподхватили воспаление легких. Идет, док?

– Идет!

В холодильной камере оказалось еще много удивительного.Сотни картонок с сухим молоком (Холлоранн серьезно посоветовал, пока будеттакая возможность, покупать мальчику в Сайдвиндере свежее молоко); пятьдвадцатифунтовых мешков сахара; галлон патоки в банке; каши; стеклянные банки срисом, макаронами, спагетти; выстроившиеся рядами консервные банки с фруктами ифруктовым салатом; бушель свежих яблок, от которых вся кладовка пропахлаосенью; сушеный изюм, сливы и абрикосы («Если хочешь быть счастливым, ешьпобольше чернослива», – сказал Холлоранн и его смех взлетел к потолку, откудана железной цепочке свисала несовременная лампочка в шаровидном колпаке);глубокий ларь, полный картошки; ящики поменьше с помидорами, луком, турнепсом,кабачками и капустой.

– Ну, скажу я вам, – объявила Венди, когда они вышли оттуда.Однако вид подобного изобилия свежих продуктов настолько угнетающе подействовална нее – с ее-то тридцатью долларами на съестное в неделю! – что она так и несумела объяснить, что же именно им скажет.

– Время уже поджимает, – сказал Холлоранн, поглядев на часы,– так я, раз уж вы тут поселились, просто покажу, что в шкафах и холодильниках.Так: сыры, консервированное молоко, сгущенка, дрожжи, питьевая сода, целыймешок пирожков – ну, тех, «Застольный разговор», несколько гроздьев бананов –но им еще зреть да зреть...

– Хватит, – сказала Венди, со смехом поднимая руки. – Мненикогда все это не упомнить. Это выше моих сил. Обещаю держать все в чистоте.

– А мне больше ничего и не надо, – он повернулся к Джеку. –Что, мистер Уллман уже намекнул насчет крыс в своем чердаке?

Джек ухмыльнулся.

– Он сказал, что там вполне может оказаться несколькоштук... а мистер Уотсон говорит, они и внизу, в подвале могут быть. Там, должнобыть, тонны бумаги, но погрызенных я не видел – обычно они грызут бумагу, когдаустраивают гнезда.

– Уотсон, Уотсон, – с насмешливой грустью сказал Холлоранн,качая головой. – Видали вы большего матершинника?

– Да-а, характерец, – согласился Джек. Самым большимматершинником, какого он в жизни встречал, был его отец.

– В общем-то его можно пожалеть, – сказал Холлоранн, провожаяих обратно к широким качающимся дверям в столовую «Оверлука». – Давным-давно уего семьи были денежки. Отель-то построил Уотсонов дед или прадед... не помню,который из них.

– Да, мне говорили, – сказал Джек.

– А что случилось? – спросила Венди.

– Не сумели запустить дело, вот что, – сказал Холлоранн. –Эту историю Уотсон вам еще расскажет. Разреши ему, так он ее будет рассказыватьи по два раза на дню. Старик свихнулся на этом отеле. По-моему, он позволил«Оверлуку» спихнуть себя вниз. У него было два сына, и один погиб в несчастномслучае, когда катался верхом на тутошней территории – сам-то отель тогда ещестроился. Было это, наверное, году в девяносто восьмом... или девятом. Женастарика умерла от инфлюэнцы, и остались они одни с младшим сыном. Под конец ихвзяли сторожами в тот самый отель, который старик построил.