Страх и его слуга - Мирьяна Новакович Страница 27

— Неужели? А я думал, что главный специалист по осаде и обороне города — маршал Вобан.

Шметау покраснел.

— Кто-то украл у меня книгу Вобана, — пробормотал он. — А кто крадет книги…

— Писатели, — перебил его я.

Он замолчал и погнал коня.

Погнал своего и я за ним вдогонку.

— Простите, граф, я хотел бы задать вам нескромный вопрос, в каком костюме вы были вчера на маскараде?

Шметау вздрогнул, скрючился как от судороги, натянул поводья и резко остановил животное, на котором сидел. И мой конь встал как вкопанный.

— Я не был переодет в Людвига, если вы это имеете в виду. Людвиг был моим единственным другом, и мне отвратительна эта скандальная маска, которая появилась вчера. Я разыщу этого негодяя, и гораздо раньше, чем он думает. У меня был только один костюм дьявола, и его я выдал вам.

Я не мог понять, о чем говорит Шметау. Но он напомнил мне одну очень простую вещь, которую я по-глупому забыл, — именно Шметау знает, кто был в каком костюме, ведь именно он их выдавал и, видимо, принимал назад. Я вдруг понял, насколько мне важен Шметау — поклонник крепостных стен оказался единственным человеком, которому были известны все переодевания в Белграде. Он, правда, понятия не имел, кто выступил в роли его единственного друга. Странно, что глубокие и широкие знания обычно бывают бесполезны в самых важных для сердца делах.

— У вас был какой-то костюм, который вы не выдали? — это был самый внятный вопрос, который я смог выдумать.

— Конечно, их было много, таких, которые никого не заинтересовали, но дьявол у меня был только один.

— А на маскараде их было два! — наконец-то до меня дошло, что Шметау говорит о самом неприятном для меня случае в Белграде. — Второй дьявол? — спросил я осторожно, — второй дьявол — это был Людвиг?

— Нет! Людвиг Виттгенау был лучшим человеком на свете. И те отвратительные слухи, которые распространяли наши враги, были столь бессмысленны, что все в них поверили. Особенно после…

— Особенно после…? — я попытался выудить из него подробности.

— Когда после своей смерти Людвиг… Понимаете? Стали говорить, что наверняка не обошлось без нечистой силы. И даже, что Людвиг сам дьявол и что это начало Страшного суда.

— Страшного суда?!

Вдруг он посмотрел на меня решительно и строго. В мгновение ока он резко изменился.

— Вы были слишком долго одеты дьяволом, чтобы не знать, что такое Страшный суд.

— Не понимаю.

— О, вы понимаете гораздо больше, чем можно предположить.

Сказав это, он пришпорил коня и поскакал вперед.

3.

Не успел от меня сбежать Шметау, а сбежал он только потому, что у меня не было желания его преследовать, ибо я, как всегда, обмер при упоминании о Страшном суде, как тут же подъехал Новак.

— Я тут подумал, хозяин… Я и раньше об этом думал, но ничего вам не говорил.

Разве не предсказано, что, когда настанет время Страшного суда, самые лучшие почувствуют нехватку веры, а самые худшие исполнятся великих страстей? Настало ли это время? Разумеется, нет, так всегда утешал себя я.

— Прекрасно, можешь не говорить мне об этом и впредь.

А он и ухом не повел.

— Я размышлял над тем, зачем вы приехали в Белград. Поскольку вы ничего не захотели мне рассказать, я сделал вывод, что для этого есть какая-то очень важная причина. Для вас, насколько я вас знаю, самое важное это страх. Он ваш главный двигатель и, соответственно, главное следствие ваших поступков.

— Неужели?!

— Да. И ваша ирония тоже не что иное, как страх. Просто когда вы не очень боитесь, результатом становится ирония, а когда очень, то большое зло. Когда вы меньше боитесь, то совершаете зло на словах, а когда больше — на деле.

— Да я смотрю, слуга у меня настоящий мудрец.

— Если бы ваш слуга был мудрец, вы были бы Богом. А я всего лишь разочарованный и умный отшельник.

— Зачем Богу слуги?

— Итак, как я понял, вы приехали узнать, что тут творится с вампирами. Но я долго не мог взять в толк, почему именно вампиры. А вчера вечером, в корчме, я понял и это.

— Я знал, что алкоголь для тебя благословение.

— То, что вы к своим именам существительным добавляете Божьи имена прилагательные, меня не смутит. Я знаю, что вы здесь из-за Страшного суда.

Услышать самые страшные на свете слова два раза за такое короткое время было для меня слишком.

— Глупый слуга! Что ты знаешь о Страшном суде?!

— Я знаю, что здесь оживают умершие, а апостол Иоанн в своем «Откровении» говорит, что это один из признаков приблизившегося Второго пришествия и Страшного суда. Оттого-то вы и разволновались настолько, что примчались проверить, действительно ли здесь мертвые поднимаются из могил и становятся вампирами. А вам известно, что, когда наш Господь во второй раз придет к нам, он станет судить нас за все грехи наши. И вас первого.

— За все грехи наши! Вот! Вот! За грехи, а не за добрые дела.

— Будет справедливый Суд и справедливый Судья, — сказал он и кивнул головой.

— Неужели ты думаешь, что судить будут по законам и праву? Что судьи, как в Англии, войдут в зал суда, высокопарно поклянутся на книге? Ударят молотком? Что с левой стороны будет защита, а с правой — обвинитель? Нет! Там будет только Беззубый. Он будет ломать печати, как ангелы его, печати давно написанных приговоров. С которых исчезли чернила, они стерлись от неописуемых страданий и боли. Но ему это безразлично. Он предъявит тебе каждое твое слово, каждое движение, каждую мелочь и не спросит, почему ты так делал, было ли тебе трудно, мог ли ты поступить иначе. Уж он-то ничего не пропустит. Не обольщайся. Не будет ни зала суда, ни защиты, ни оправдательных приговоров. Потому что он превратит весь мир в один зал суда, чтобы никто никого не смог защитить. А он сам и обвинитель, и судья. Не будет там ни закона, ни права.

— Но право от дьявола, а справедливость — от Бога. Так и должно быть, по справедливости, а не по праву.

— Да, право мое, а себе возьми его справедливость. Только где он сейчас, почему не судит каждый день, люди нуждаются именно в этом, а где сейчас на земле его справедливость?! Где он в то время, когда заседают суды? Где его помощь людям?

— Право — на этом свете, а справедливость будет на том.

— А я тебе вот что скажу: если судить по справедливости, то виновны будут все.

Сказав это, я замолчал. Неужели этот жалкий слуга не понимает, что Страшный суд это конец света, такого света, каким мы его знаем, и что поэтому я никак не могу себя чувствовать хорошо. Мне захотелось успокоиться. Но сказать было больше нечего.

Беззубый. Беззубый. Да, давно это было.